Я выпил жидкость. Я никогда раньше не пил ничего более прекрасного и одновременно отвратительного. Я хотел проглотить как можно больше этой жидкости, чтобы потом выплюнуть её на землю. После первых нескольких глотков, я почувствовал что-то — жидкость показалась мне живой и даже жадной. Словно голодный огонь, она потекла по моему телу и достигла пальцев рук и ног. Я не мог оторвать губ от напитка. Я не мог остановиться, хотя сейчас я отчаянного этого хотел, так как языки пламени начали поглощать меня. Но я больше не мог ничего контролировать.
Захара смотрела на меня дикими глазами. Она засмеялась, словно сумасшедшая.
— Глупый мальчик!
Дверь в её дом распахнулась, и внутрь начали забегать люди. Но она уже исчезла.
Огонь нарастал и нарастал, я начал гореть изнутри, пока, наконец, не стал невесомым, словно дым, словно горячий ветер, который дует над песками. Затем я начал двигаться быстро-быстро, и всё закружилось. А потом я уже не видел ничего.
Но я мог всё чувствовать. Я чувствовал тошнотворную радость и триумф. Я чувствовал дикий ужас и всю глубину горя. Я чувствовал боль города, который разрушился вокруг меня и радость нападавших, которые уничтожили его.
Вдруг я почувствовал, что меня куда-то тянет с такой силой, которую я никогда не испытывал ранее, и ощущение лёгкости и слепоты пропало. Я стал тяжелеть всё больше и больше, пока не почувствовал землю под ногами и не увидел мир вокруг. Хотя теперь я чувствовал себя иначе, словно меня связали самыми тяжелыми цепями. Приложив огромные усилия, я встал с колен и выпрямился. И тут же в мой череп словно вонзились когти, и в моей голове возникли ужасные, грязные мысли. Я не мог их понять — почему я их чувствовал, почему я не чувствовал их раньше, почему я мог их понять?
Огненные руки, которые управляли мной незадолго до этого, подняли мое лицо, и я увидел мужчину. Затем эти руки начали двигать моим ртом и языком, и я произнёс слова:
— Да, хозяин?
Я уставился на мужчину, которого не знал. Он сидел на троне моего отца и втыкал кинжал моей матери в деревянный подлокотник. Мы были у меня дома.
Но теперь это уже был не мой дом. Он превратился в разрушенную пустую оболочку того, чем он был раньше. Сверху больше не было крыши. Над нашими головами были только сумерки, похожие на навес.