Дочь ведьмы

Теперь я вспомнила, как Энни вышла из безопасного помещения госпиталя. Я выбежала наружу. Повсюду были изувеченные тела и стонали раненые. Энни лежала рядом с молодым пехотинцем. Я рухнула рядом с ней на землю.

– Энни? Энни?!

Она медленно пошевелилась, открыла глаза.

– Я знаю, доктор Янг велел нам оставаться внутри, – сказала она, – но эти бедные мальчики… – Женщина улыбнулась. – Они совсем как мой Билли. Им просто нужно немножко заботы. Материнское участие, понимаете?

Я кивнула.

Она прищурилась, и ее лоб пересекла морщина.

– Мы сделали, что могли, постарались изо всех сил, так ведь? – спросила она.

– О да, Энни. Изо всех сил, – ответила я, глядя, как свет жизни гаснет в ее добрых глазах.

Три изматывающих часа спустя атака завершилась. Пулеметы стихли. Когда из дота выносили последние носилки, доктор Янг обратился ко мне:

– Поезжайте с ними, сестра. Здесь больше нечего делать.

Поглядев мне в лицо и верно поняв растущее на нем отчаяние, он крепко стал мой локоть.

– Вы сегодня спасли много жизней. Есть те, кому помочь можно. – Его голос пресекся, он тяжело сглотнул. – А есть другие…

Он покачал головой и не закончил предложение.

Я пошла вслед за ранеными по настилу к ожидавшим санитарным машинам. Мне приходилось слышать о людях, оцепеневших от шока, от чудовищного опыта. Как я желала такого избавления от боли, терзавшей мое сердце. Я пыталась убедить себя, что сделала все, что могла, и я знала, что хотя бы это – правда. Я использовала навыки медсестры, я призвала всю свою женскую стойкость и прибегла к волшебству, как должно ведьме – чтобы облегчать страдания и целить. Мимо меня тащились усталые солдаты, и я вглядывалась в их лица, но не находила Арчи. Выжил ли он, гадала я. Почему-то я верила, что выжил, хотя и знала, что ставка эта ненадежна. Столько погибших. Он, должно быть, повел своих людей на те страшные пулеметы, в безжалостную проволоку. И все же что-то внутри меня знало, что он жив. Я словно ощущала его силу, была с нею как-то связана, и она по-прежнему горела ярко.

Я забралась в последнюю санитарную машину. Водитель завел двигатель и начал отъезжать. И тут, поверх шума дребезжащей машины, я услышала, как меня зовут. Зовут настоящим именем.

– Бесс! Бесс! – У борта машины возник Арчи.

Водитель неохотно надавил на педаль тормоза.

– Побыстрее, сэр, – рявкнул он. – Этим ребятам нечего здесь задерживаться дольше необходимого.

Он кивнул в сторону раненых в кузове.

– Секунду, капрал. Всего секунду.

Арчи сжал мои руки.

– Бесс, слава богу, ты цела.

– Я знала, что ты жив. Просто знала!

– Я тебя еще поведу по прекрасным вересковым холмам, вот увидишь.

Он улыбнулся.

Машина тронулась. Арчи, хромая, шел рядом, мои руки выскальзывали из его ладоней.

– Я приеду к тебе в ПППР, – крикнул он вслед. – Как только смогу!

Я высунулась из кабины и махала ему, пока его не заслонил марширующий строй и он не потерялся в море цвета хаки. Сев на место, я задумалась о том, как человеческое сердце может одновременно испытывать и отчаяние, и радость.

6

В общежитии сестер в ПППР царило невиданное оживление: доставили почту. Прошло всего три дня после моего пребывания в полевом госпитале, и мне еще предстояло заново обрести чувство реальности и нормальной жизни, потому у меня не получалось присоединиться к всеобщей радости от прибытия запасов «Боврила», печенья и пирожков. Стрэп стояла у печки, грея свой обширный зад и грызя имбирное печенье. Китти устроилась на постели, читая и перечитывая письмо от младшего брата. Сама я сидела на койке, испытывая что-то среднее между облегчением от того, что покинула линию фронта, и беспокойством от стремления увидеться с Арчи. Я пыталась сосредоточиться на работе, но все, казалось, возвращало мысли к нему. Особенно сильное напоминание лежало в палатке ухода в лице капитана Тремейна. Его рана заживала быстро, но недостаточно для меня. Мне было нелегко находиться рядом с ним, хотя я и не могла понять почему. Из-за него становилось не по себе, но я была уверена, что он не представляет настоящей опасности. В нем не было ничего от Гидеона, и все же меня что-то беспокоило. Я все время крутила в памяти минуты, которые провела в землянке с Арчи, Тремейном и лейтенантом Мейдстоуном. Меня охватило сильное ощущение опасности, но из-за чего? Сам Тремейн продолжал отпускать нежеланные и неподобающие замечания, и я очень хорошо понимала, что он видел в полевом госпитале кое-что из моих нетрадиционных методов лечения. Я старалась избегать его и надеялась, что мужчину скоро отправят домой, в отпуск, оправляться от ранения. По крайней мере, я могла держаться за надежду, что скоро снова увижу Арчи. Я получила от него записку, и мы собирались провести два дня увольнения вместе в ближайшую субботу. От мысли об этом, как у подростка, кружилась голова. За эти мгновения радости, слитой с печалью, приходилось платить; меня немедленно охватывало чувство вины. Как я могла думать о веселье, смехе, даже о любви, когда столь многие погибли или продолжали страдать? Правильно ли это? Стрэп заметила мое выражение лица, застав врасплох.