Дочери дракона

— Потому что, как сказал господин Хан, увольняя меня из «Гонсона», важнее всего следовать своему и. Я осознаю свой долг перед Кореей, перед моими предками и потомками. — Она указывает на гребень: — Посмотри на дракона. Его головы глядят не просто на восток и на запад, а еще и назад и вперед. Эту символику в музее не объясняют. Понимаешь, в Корее, когда мы оглядываемся назад, мы видим всех наших предков вплоть до трех государств[15] и до Тангуна, отца Кореи, который правил четыре тысячи пятьсот лет назад. И мы должны выполнить свой долг перед каждым из них. А когда мы смотрим вперед, то видим многие поколения наших потомков. Мы любим их, как любят внуков деды и бабки, но ожидаем, что они тоже исполнят свой долг перед нами, как мы исполнили его перед своими предками. Это единая непрерывная цепь. Если бы я отдала гребень властям, то разорвала бы эту цепь и не исполнила бы свой долг перед Кореей.

— И вы думаете, что у меня тоже долг перед Кореей? Но я же американка, не кореянка.

Миссис Хон неодобрительно постукивает пальцем по столу.

— Ты думаешь, раз ты выросла в Америке, то уже не кореянка? Тогда почему ты сюда приехала? И зачем пришла ко мне, зачем согласилась выслушать мою историю? Ты, как и я, родилась в год Дракона. В тебе силен дух предков. У тебя есть долг перед ними и перед Кореей. Ты должна рассказать мою историю ради Су Хи, ради Чжин Мо и ради Кореи. И ради меня. Пока ты будешь служить Корее, дракон тебя защитит.

Я задумчиво чешу в затылке и смотрю на гребень. А дракон смотрит на меня. Не знаю, по-моему, история уж слишком причудливая, если вы понимаете, о чем я. Но, глядя на морщины миссис Хон и на боль в ее глазах, я вижу, что она говорит правду.

— Чжа Ён, — обращается она ко мне, — теперь ты услышала мою историю и должна решить, что делать дальше. Тебе нужно принять решение прежде, чем ты вернешься обратно в Америку.

Обратно в Америку. Я смотрю на часы. Половина пятого.

— Ох нет! — восклицаю я, вскакивая на ноги. — Простите, мэм, но автобус уже уехал в аэропорт. Мистер Кван грозился арестовать меня, если я пропущу свой рейс. — Я хватаю сумку.

Миссис Хон умоляюще смотрит на меня.

— Я всем пожертвовала ради Кореи, — говорит она. — Возьми гребень. Расскажи нашу историю.

Я качаю головой.

— Ну я просто не знаю…

Она прижимает ладонь к груди.

— Чжа Ён… Анна, что говорит тебе сердце?

Я пытаюсь заглянуть в свое сердце, но по-прежнему вижу только смятение, неуверенность и страх, которые поселились там со смерти мамы. Я смотрю на гребень. Корейский артефакт, сделанный для самой знаменитой императрицы Кореи. Но я американка и с самого детства ею была. Я не знаю другой жизни. И все-таки в зеркале я вижу кореянку, а в глазах у нее тоска по чему-то такому, чего я не могу объяснить.

Я беру гребень и держу его в руке. Кажется, он притягивает девушку в зеркале. Кажется, она хочет, чтобы я его взяла. Я задумчиво киваю.

— Ладно. Я его возьму. Может, вам лучше отправить его мне по почте?

— Боюсь, теперь не получится. Раз государство знает, кто я, за мной будут наблюдать. Найди другой способ.

— За мной они тоже наблюдают, — возражаю я. — Но у меня есть идея. — Мне даже не верится, что я решусь на такое. Я нервничаю, но одновременно ощущаю приятное волнение. Впервые за долгое время я собираюсь действовать, и мне это нравится.

Миссис Хон берет у меня гребень и бросает на него последний взгляд. Потом заворачивает его в коричневую ткань и говорит:

— Я тебе сказала, что попрошу сделать для меня две вещи. Первая — выслушать мою историю. Осталась вторая.

— Да, вы же так и не сказали, какая именно.

— Помоги мне увидеться с сестрой, прежде чем я умру.

Ну разумеется. Миссис Хон не видела Су Хи после Донфена, и теперь, когда она отдала мне гребень, у нее в жизни осталась только одна цель: встретиться с сестрой.

— Не знаю, получится ли у меня, — говорю я.

— Думаю, получится, — отвечает она.

Вообще-то, прямо сейчас мне тоже кажется, будто все у меня получится.

Я стою перед ней, держа в руке гребень. Мы последний раз встречаемся взглядами, и я низко ей кланяюсь.

* * *

Я выбегаю на улицу. Слава богу, таксист меня ждет. Он жалуется, что торчал тут полтора часа. Я сую ему сотню долларов и прошу отвезти меня в универмаг «Косни» возле нашей гостиницы.

— Быстрее, — прошу я.

Мы мчимся по улицам Сеула, а когда подъезжаем к «Косии», я велю водителю меня подождать. Универмаг огромный и очень похож на «Мейсиз», только все надписи на корейском и цены в вонах. Я бегу по проходу, и тут одна из сотрудниц что-то говорит мне по-корейски.

— Что? — переспрашиваю я.

— Простите, — поясняет она по-английски, — но мы скоро закрываемся, мадам.

Я спрашиваю, где селадоновые горшки. Она говорит, что на втором этаже, и показывает на эскалатор. Я взбегаю по эскалатору, перепрыгивая через ступеньки, и нахожу стойки с сине-зелеными горшками. Когда я подбегаю к прилавку, продавщица приветствует меня по-корейски. Я ей говорю, что хочу купить два горшка.

— Два? — говорит она по-английски.

— Да. Большой и маленький.