Две недели спустя Чжин Мо, Ки Су и я отправились в Пхеньян на крошечном потрепанном «фиате», который Чжин Мо одолжил у знакомого государственного служащего в Синыйчжу. У какого-то русского солдата Чжин Мо также выменял достаточно бензина для 240-километровой поездки. Не знаю, что ему пришлось отдать тому солдату, — наверное, что-то дорогое, поскольку достать бензин было трудно.
Мы уложили вещи в машину, тепло попрощались с Сын Ё и отправились в путь. Чжин Мо был за рулем, Ки Су сидела рядом с ним, держа руку на животе. Я втиснулась на заднее сиденье рядом с несколькими старыми чемоданами, двумя скатками постельных принадлежностей, горшками, кастрюлями и вещмешком Чжин Мо, набитым книгами. У меня на коленях покоился ободранный чемодан, который мне отдал Чжин Мо. Туда я уложила немного старой одежды Ки Су, экземпляр «Манифеста», который дал мне Чжин Мо, фотографию моей семьи, а в подкладке спрятала гребень с двухголовым драконом, чтобы его никто не заметил.
Это была моя первая поездка на машине. Нет, на грузовиках я, конечно, ездила — нельзя вырасти на ферме и не ездить время от времени на грузовиках, — но в пассажирском автомобиле ни разу не каталась. В салоне «фиата» пахло выхлопными газами, машину сильно трясло на разбитой дороге. Двигатель постоянно хрипел и постанывал, и я боялась, что до Пхеньяна мы не доедем.
Сначала я опасалась снова отправляться в такую даль с почти чужими людьми. Но чем южнее мы продвигались, тем лучше мне становилось. С каждым километром я была все дальше от Донфена и станции утешения.
А потом, отъехав на огромное расстояние от Синыйчжу, я впервые увидела Желтое море. Я слышала о море из книг родителей и рассказов отца и пыталась себе представить воду, которая уходит так далеко, что на горизонте словно переливается через край земли. А теперь море было здесь, передо мной, за окном машины. Я прижалась к стеклу, чтобы лучше его рассмотреть.
Вид был просто чудесный. Сине-зеленая вода блестела в лучах утреннего солнца, морской воздух полнился свежестью и чистотой. Вдали на горизонте шло большое грузовое судно, выпуская из труб густой черный дым. Ближе к нам покачивались на волнах десятки рыбацких лодок, волоча за собой сети. Еще ближе огромные волны клыками белой пены врезались в берег, а потом с гулким ревом разбивались о скалы и снова отступали в море, собирая силы, чтобы еще раз рвануться в атаку. Я не могла оторвать взгляд от величественного зрелища.
Через какое-то время дорога свернула к югу. Маленький «фиат» наконец смирился с возложенной на него задачей и перестал так громко жаловаться. Мы ехали по широкой равнине, и по сторонам от дороги до самых вершин холмов тянулись рисовые поля. Десятки крестьян в конических соломенных шляпах, закатав черные штаны выше колена, умело орудовали длинными тростниковыми шестами, сбивая в корзины зерна риса. Другие ставили полные корзины на плечи и несли их к телегам, ждавшим на краю полей.
Потом дорога пошла в гору, и заливные рисовые поля сменились овощеводческими вроде тех, что лежали у нас за домом. В воздухе запахло луком и чесноком. Я снова почувствовала себя маленькой девочкой. Крестьяне собирали в мешки морковь и свеклу, и мне вспомнилась урожайная страда у нас на ферме в моем детстве. Казалось, словно все это было очень давно.
Потом нам попалось поле, на котором скот лениво пощипывал осенние травы. Меня охватил прилив гордости за эту землю, за мою родину. Я поняла, что полковник Мацумото был прав: Корея и правда великая страна. Теперь мне стало ясно, почему японцы хотели ею завладеть, почему их пришлось выставлять силой. А теперь, раз оккупанты ушли, Корея может снова обрести прежнее величие.
— Много ты прочитала Маркса? — спросил Чжин Мо, развернувшись в мою сторону и перекинув локоть через переднее сиденье.
Я очнулась от задумчивости. Читать «Манифест» было трудно: текст оказался очень насыщенный, полный незнакомых понятий. Чжин Мо и даже Ки Су помогали мне, когда я встречала новые слова. Однако я достаточно много читала в детстве, поэтому смогла осилить «Манифест» и почти все поняла. Но я боялась слишком раскрыться перед этими людьми и не стала признаваться, что дочитала до конца.
— Книга очень трудная, — ответила я.
— Ничего страшного, — сказал Чжин Мо, — мне тоже первый раз трудно было читать. Но я справился, и ты тоже справишься.
Ки Су фыркнула.
— Зачем ей это? Она еще слишком молода.
Чжин Мо убрал локоть с кресла и сжал руль обеими руками.
— Я впервые прочел «Манифест» в ее возрасте, а ты всего на год старше. И потом, мы будем строить партию на плечах молодых. Они будущее Кореи.
Ки Су отвернулась к окну и не ответила.