Дочери дракона

— Не вздумайте меня учить, что следует знать студентам, — раздраженно бросил мужчина. — Я возглавляю исторический факультет.

Я напряглась.

— Правда? Тогда вы, конечно, понимаете, насколько важно рассказать о том, что японцы сделали со мной и тысячами других корейских девушек. Это и ваша история тоже, профессор.

— Что такое наша история, определяем мы, историки, — заявил профессор, тыча в меня пальцем. — И я говорю, что ничего этого не было. Уходите.

Правильная кореянка поклонилась бы важному профессору и послушалась его, но меня разозлило его высокомерие. Слишком много высокомерных мужчин я встречала в жизни и не собиралась отступать перед еще одним из них.

— Но это было, — возразила я. — Нас с сестрой угнали на станцию утешения. Почему вы отрицаете правду? Почему?

Похоже, профессор не привык, чтобы с ним спорили. Он выглядел одновременно оскорбленным и обескураженным. Наконец он наклонился ко мне поближе и сказал:

— Слушайте, мы теперь современная нация. Если весь остальной мир не будет нас уважать, мы никогда не станем великой державой. Так что заберите, пожалуйста, свои брошюры и уходите, а то мне придется вызвать полицию.

— Нет, — ответила я. — Я не уйду и не перестану говорить правду. Я отказываюсь быть образцовой кореянкой и до конца жизни молча страдать. Наш народ слишком привык к положению жертвы, профессор. Корея никогда не станет великой, если мы и дальше будем позволять другим использовать нас. А для начала пусть те, кто насиловал корейских девушек, признают свое преступление.

Профессор отошел и пожал плечами.

— Ну что ж, — сказал он. — Мне очень жаль. — Он развернулся и поспешил обратно вверх по лестнице.

Я смотрела, как глава исторического факультета самого престижного университета Кореи скрывается внутри здания, и во мне все кипело. Значит, речь об уважении? Для корейцев уважение важнее правды — но мы никогда не добьемся уважения, если оно будет основано на лжи. И вообще, разве я делала что-то бесчестное и недостойное уважения? Пусть прочтут брошюру. Мы не по своей воле оказались на станции утешения!

Я огляделась, ища студентов, которым можно вручить оставшиеся листовки. В нескольких шагах от меня стояла симпатичная женщина средних лет, явно не студентка. Она огляделась и подошла ко мне. На секунду наши взгляды встретились, и она протянула мне сто вон, а потом молча зашагала прочь.

Я поспешила за ней.

— Подождите! — крикнула я, держа деньги в руке. — Почему вы мне их дали?

Женщина пошла быстрее. Я перешла на бег и догнала ее.

— Подождите, — умоляюще сказала я. — Ну пожалуйста, я просто хочу с вами поговорить. — Я положила ей руку на плечо, но женщина ее стряхнула.

— Оставьте меня в покое, — сказала она. — Я дала вам денег, но больше ничего не могу сделать.

Я еще несколько шагов шла за ней, потом остановилась. Ветер ненадолго утих, воздух был неподвижен. Я сказала достаточно громко, чтобы она услышала:

— Мне прислали предписание явиться на работу на обувную фабрику, а вас как забрали?

Женщина застыла спиной ко мне. Несколько секунд она стояла неподвижно, потом опустила голову, повернулась ко мне и призналась:

— За мной пришли ночью. Дедушка пытался остановить японцев, но его ударили ружьем, и он потерял сознание. Меня отправили на Филиппины и насиловали три года. Мне было всего пятнадцать.

Я подошла и положила руку ей на плечо.

— Я слышала, нас таких тысячи, — сказала я. — Может, сотни тысяч.

— Да, — ответила женщина, — я тоже слышала.

— Если мы будем действовать вместе, то сможем заставить японцев признаться в их преступлениях.

Женщина покачала головой.

— У меня есть муж, — сказала она просто. Ее умоляющий взгляд просил меня о понимании. Потом она повернулась и ушла.

Я сжала зубы, зашагала обратно к историческому факультету и снова стала совать студентам свои желтые брошюрки. Один парень-студент посмотрел на меня неодобрительно. Я протянула ему брошюру.

— Вам нужно об этом знать, — сердито заявила я. — Иначе подобное может случиться с вашей женой или дочерью.

Но студент ушел, качая головой.

Идущая мимо девушка посмотрела на меня с интересом.

— Корея не станет великой, пока мы не признаем свою историю, — сказала я ей. — Вот, возьмите и прочтите.

Она взяла брошюру и посмотрела на заголовок.

— Я слышала разговоры об этой истории. Неужели все действительно так и было?

— Да, — сказала я. — Со мной все так и было.

— Почему власти не хотят, чтобы мы об этом знали? — спросила девушка.

Не успела я начать рассказывать ей про правду и уважение, как с лестницы перед входом на факультет закричали:

— Эй ты, с брошюрами, а ну прекрати!

Двое полицейских сбежали вниз по ступеням и поспешили ко мне. Девушка сунула брошюру обратно мне в руку и бросилась прочь.

Полицейские подошли ко мне и отобрали оставшиеся листовки.

— Что это значит? — возмутилась я. — Я не сделала ничего незаконного!

Они ухватили меня за плечи и повели в сторону улицы.

— Там с вами хотят поговорить, — сказал один из них.

Когда мы шли мимо урны, полицейские выбросили брошюры, и я увидела, что в урне их уже и так десятки.

* * *