Дочки-матери

— Нет, я сама схожу, — перестав шмыгать носом, заявила Люся. — На моё же имя написано. Вот и схожу с паспортом и пусть отстанут. Нам на лекциях говорили, что с официальными бумагами надо лично разбираться.

— Я с тобой, — вскинулся Дима. — Ещё не хватало, чтобы ты там одна объяснялась — да и с мужем солидней.

— Вместе пойдём, — подвела итог Наталья. — Вы будете церемонии разводить да миндальничать, а я и рявкнуть могу — так надёжней.

На это возразить было нечего. Оставалось только обрадовать Лилю, что придётся побыть с внуком часика два.

К серому унылому зданию суда подъехали на машине зятя. Но Наталье пришлось остаться. Лиля именно на это время ну никак не могла посидеть с внуком. Ладно, хоть поблизости будет. Они с Вадиком погуляют возле машины, а потом ему можно дать сок из красивой коробочки с соломкой. Люся внутренне сжалась — очень неприятное здание. Учась в юридическом, она рассчитывала потом в ЗАГС вернуться, вернее, в красивый новый Дворец бракосочетания, а не в такое завидное место.

Девушка секретарь оглядела пристально, документы изучила, бумажками пошелестела и подтвердила, что никакой ошибки нет — именно её, Людмилу Андреевну, тут и дожидаются. На втором этаже вторая дверь налево. И уточнила снисходительно, что написано на двери «канцелярия», словно устав от вечных переспрашиваний.

— Вы Алексеева? — спросила замотанная, уставшая женщина с пышной злачённой чёлкой. — Проходите.

Люся нерешительно посмотрела на мужа, но поняла, что его внутрь не приглашают, а начинать пререкаться с порога не хотелось. Может, и ничего страшного — что ж сразу скандалить? Но Дима двинулся вслед за женой, но женщина, покачав головой, закрыла перед ним дверь. Люся оказалась в заурядном кабинете самой что ни на есть казённой обстановки. Сто лет в таких местах не бывала — словно из старой жизни — и тотчас из этой же старой жизни окутал её до боли знакомый, причитающий нараспев голос:

— Так как же, гражданочка судья? Почему же не положено? Я ж мать… — Галина обернулась и, стиснув руки под грудью, улыбнулась жалостливой улыбкой просительницы: — Ой, Люсенька, дочка. Вот ты какая красавица выросла, и курточка кожаная богатая, и сапожки хорошие… Вот ведь повезло, и колечки, и серёжечки, видать, денежек хватает.

Люда невольно отшатнулась, с трудом заставила себя сесть на указанное место, стараясь не встречаться с матерью взглядом.

— Галина Николаевна, — с усталым раздражением бросила хмурая женщина. — Я вам битый час твержу: в материалах дела ваш официальный отказ от ребёнка. В течение года после этого вы могли своё заявление отозвать, если ребёнок к тому моменту не обрёл новых родителей. Потом девочку официально удочерили, в таких случаях родители не имеют прав на алименты даже в связи с утратой трудоспособности. У вас вообще не должны были дело к производству принимать. Это уж кто-то из молодых сотрудников оплошал. Людмила Андреевна, — обратилась она к Люсе. — Я вас, собственно, не задерживаю, вот здесь распишитесь и данные паспорта не забудьте. Секретарю отнесёте, чтобы напечатала постановление об отказе.

Люда склонилась над листком бумаги. Буквы разбегались в разные стороны. Полезла в сумочку за паспортом и долго не могла открыть страничку с пропиской. Было душно, тяжело. Хотя давно расстегнула молнию на куртке и стянула шёлковый шарф. Он змейкой скользнул вниз, неловко подхватила, скомкала, пытаясь пристроить на коленях. Невольно заметила, как вызывающе дорого поблёскивает тонким ворсом кашемировая юбка. И зачем-то уставилась на стоптанные материны сапоги, под которыми натекла грязная лужица. Пешком, наверное, шла от метро — мелькнула неуместная мысль. И вновь Люся склонилась над бумажкой низко-низко, только чтобы избавиться от проникающего в каждую клеточку тела голоса.

— Так что ж, выходит, на старости лет родная доченька будет чужого человека кормить, а мать родная голодом сиди? Разве ж можно так? Вы бы посмотрели в законах, может, ошибочка вышла? Ведь Наташенька-то эта чужая ей, гражданочка судья, как есть посторонняя. А я ж мать… Я, может, и не написала бы тот отказ-то, муж Ванечка настоял. С него и спрос. А теперь, гражданочка судья, остались мы вдвоём с сыном Валериком. Муж бросил и алиментов не платит Валерочке, говорит, восемнадцать сравнялось — не обязан. А мне пенсию ещё не насчитали, говорят, возраст не вышел. Как жить-то станем, Люсенька, дочка, по-родственному…

Людмила сжала губы, протянула хмурой женщине бумажку. Та только взглядом скользнула и, кивнув, бросила:

— Да, всё правильно, подпись только расшифруйте в скобочках.

Дима переминался с ноги на ногу, волновался — даже стекла очков запотели. Наконец вышла Люся и только кивнула в сторону выхода — говорить сил не было. Так же молча сунула бумажку девушке в секретариате. Муж замешкался, подхватил на лету многострадальный шёлковый шарфик.

Люся выскочила на улицу, тревожно огляделась. Наталья ходила с Вадиком вокруг тощего деревца, собирали разноцветные опавшие листья.

— Бабита! Касий литик, — радостно выкрикивал мальчик. — Нёный литик! Исё нёный!