Читаем Догораю сам полностью

И да, давайте-ка засунем эго поглубже: на дворе двадцать первый век. Надо всем нам приучиться все-таки уж лучше в гипердиагностику. Я видела опухоль головного мозга под маской истерии, с нормальной КТ (деваха теперь инвалид второй группы в девятнадцать лет), видела рассеянный склероз, прикидывающийся крупной грыжей межпозвоночного диска и абсцессом головного мозга (по данным мега-МРТ), мультисистемную атрофию под болезнью Паркинсона, несколько инсультов под маской синдрома карпального канала, некроз головки бедренной кости, лечащийся от остеохондроза, ковид в виде аллергической сыпи, неврит «ножного нерва» (хай, хирурги!) в виде гангрены, пяточную шпору, упорно на грыжу списываемую, «остеохондроз поясницы» в виде тромбоза глубоких вен нижних конечностей, якобы остеохондроз на классической картине почечной колики, ну и, конечно, мой любимый гонартроз тазобедренного сустава.


Когда ко мне в кабинет заходит обожаемая мною заведующая терапией, я внутренне замерзаю, ибо там или моя какая-то трындец-ошибка, или у нее какой-то случай-трындец. В котором разбираться будем до утра, и домой из амбулатории, не разобравшись, не пойдет никто. Удивлены? Да, в якобы шестичасовую смену мы регулярно умещаем по пятнадцать часов работы.

Вы хоть иногда не можете заснуть с мыслью навязчивой: «Где-то я ошибся, что-то пропустил… а где и когда? Мать твою…»?

Когда ты видишь на своих плечах белое пальто, а вокруг только недалеких коллег, вглядись в себя повнимательнее. Ты для кого-то тоже недалекий коллега. Вот сто процентов. А если тебе на ошибки не указывают товарищи, то это, наверное, потому, что ты не только недалекий, но, скорее всего, еще и контакту не доступен. В неврологическом понимании этого выражения.

Страховать друг друга и больных надо. Работать до смерти страшно. Если не страшно, повторяю, ты недалекий.

Гуманнее надо быть, мы же элита, блин!

С уважением.

Дневники-1

– Доктор, у меня болит всё тело, головная боль и тошнота. Что со мной?

– Вам плохо.

– А, спасибо. (с)


/”летосень” 2017-го/

Меня так давно и так сильно не устраивает абсолютно все, что, по-моему, уже даже стало устраивать.

Парадокс.

Но подумалась мне тут внезапно вчера ночью одна мысль, которая вызывает у меня уже не истерический смех, а легкое поднятие брови. Правой – по канону.

Докопалась я в этот раз до индустрии красоты. Точнее, даже не до нее. А до мирового диссонанса когнитивного.

Нет, я понимаю, что сейчас можно, нужно и принято быть красивым, и работа людей, которые «делают» красоту, вкладывая в нее свою душу и талант, должна оплачиваться высоко. Ведь это своего рода психотерапия.

Ну, вот навскидку, я тысячу лет не была в парикмахерской… В среднем там сколько стоит волосы подрезать? Полторы тысячи рублей?

Наращивание, не знаю, ногтей? Полторы-две тысячи с клиента? Визаж? Может, и больше. С человека.

Сколько нужно времени, чтобы постичь искусство? Ну да, да-да, как и у меня – предела нет, учишься всю жизнь. Но вот азы, после коих ты можешь пойти и стричь? Я точно не знаю, может, что-то около трех-шести месяцев. Если местами не месяцок.

Да, работа тяжкая, клиенты разные, местами такие, что, возможно, охота состричь вместо волос всю голову целиком.

Все это понятно. С людьми в принципе сложно дело иметь. Даже и чай подать можно не так, как нравится высокому гостю.


Не хочу ни в коем случае принизить эти благородные занятия – дело нужное, полезное. Мне повезло узнать людей этих профессий, чьи «руки» вообще бесценны, а сердца почему-то по-прежнему добры.

Но сейчас я поведаю вам о том, почему один настоящий врач всегда узнает другого только по глазам и выражению в них: «Трынде-ец… ну ничего-ничего… набрасывай, жизнь-паскуда, еще, мне скучно!».

Доктор учится шесть лет. Потом еще два. Потом допы – дополнительное постдипломное, новые сертификаты. Ты же должен шарить в смежных областях? Не будешь же, как лох серебристый, сидеть только в неврологии, эндокринке, терапии?

И как-то копятся: УЗ-диагностика, реабилитация, физиолечение, у кого что, одним словом… переаттестация каждые пять лет.

Так вот, лежу я, смотрю в штору и думаю.

Путем очень грубых и крайне приблизительных расчетов в уме я вышла на такую картину.

Сидит доктор, к нему на прием приходит человек.

Что делает врач? Или нет, чтобы тут придирок не было – что делаю конкретно я?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное