Догораю сам

А ведь так вдуматься, во всем есть какой-то фатум или я старею? Я прервала прием, когда за мною забежала запыхавшаяся, озверелая Бойнова и потащила к лифту.

Он был записан ко мне на 10-20. Впервые в жизни к неврологу. Планово. Просто профилактический осмотр после перенесенного в августе инфаркта. Зашел в лифт и застрял в нем, упав в шахте. Передали окружавшим его бабкам воду для него. Знаете, одна из них выпила ее всю сама…

И почему-то именно я, а не второй невролог, психанула и спустилась-сошла к нему вниз в 10-30. С помощью МЧС-ников, естественно. Оба друг друга, конечно, не знали. Сорвала халат, положила под голову, кое-как приподняла, чтобы напоить, пока пил, проверяла пульс, дыхание, искала локацию инсульта. Мол, котофей мой, не отъезжай, пожалуйста, куда засобирался, нельзя, бабок напугал, всё хорошо будет, я невролог твой.

И правда оказалась «его» неврологом. А он мне: «Помоги, девочка», – шепотом и нарушенной речью.

Медсестра моя чудо: и воды вовремя подала, и тонометр, и за эндокринологом с глюкометром смоталась, и кардиолога достала с ЭКГ, и направление в больницу сама распечатала, и диагноз сама выстроила для «скорой» по канону военного госпиталя… Носилки, МЧС, неотлога, сирены.

И в сторону, про человеков. Моя очередь притихла, все заходили после того, как его унесли, спокойно, говорили тихо. Боялись, наверное, видели, как я зла, расстроена.

А у соседнего кабинета подрались в кровь два мужика. Видели всё, видели, что такое страшно и что такое здоровье, и что бывает. Но тут же расхреначили друг друга. И снова пришлось выходить и орать, разгонять толпу. Почему-то, когда ты в бешенстве, толпа разгоняется очень быстро. Говорил мне один профессор при выпуске из вуза: «Сдохнешь со скуки в поликлинике с бабками, одумайся!». Теперь я понимаю, что Сахарный и Заслуженный Светило вообще не был в курсе предмета, о котором вел речь.

Только бы выжил дед.

А в голове весь вечер пела Женя Любич свою «Колыбельную тишины».

/дедушка выжил/

/2019-ый/

Я вот думаю…

Даже не знаю, день тридцатого декабря закончился в одиннадцать вечера. Вроде происходило многое, впрочем, как всегда. А запомнились какие-то обрывки. Знаете, я ненавижу гвоздики, ненавижу розовый цвет. Но это был очень искренний, скромный и нежный букет. Бабушка, вставшая на моем пути и остановившая мой очень и очень быстрый бег, схватив за руку: «Просто спасибо. Спасибо. Берегите себя!».

И этот бедный постоянный пациент, заглянувший не к месту и не ко времени в кабинет:

– Анастасия Николаевна!

– Я никого не вызывала!

– Вы как всегда, – старичок нежно улыбнулся, – обожаю…. Я просто зашел поздравить Вас с наступающим Новым годом. Люблю.

Улыбаясь, ушел. Болезнь-то я его нашла и вытащила наружу. А толку? Неврология – жестокая специальность. В жестокости и обреченности своей порою спорящая с онкологией.

И коллега, родная моя, бесценная Оксана Валерьевна, с растрепанной, уже явно поседевшей головой, незаметно вошедшая и севшая на место Аси, которой я рявкнула, не поднимая головы: «Ася, ну твою мать, у тебя сопор? Где анализы?!!». Поднимаю взгляд и обмираю от нежности и раскаяния.

«Помогите, тут странный менингит…» – и материнская улыбка на лице у заведующей. Жалела меня, хотела сберечь, все понимала, но не прийти не могла. Знала, что ей не откажу. Знала, что я такая же дура, как и она.

И этот дурацкий «менингит», действительно странный, на который мы с нею смотрели полчаса, раздев тетку донага. В девять вечера. «А сыпь у вас эта… чешется?» «Нет!» И молчаливо-перепуганное переглядывание с терапевтом. Потому что вряд ли что-то есть страшнее «звездного неба».

«Дак хорошо же, что не чешется, доктора, что же вы молчите?», «Мнэ-э…»

А между девятью и десятью ты скачешь домой, чтобы вложить в мамахен таблетку, и тут же бежишь назад.

И в десять вечера, когда эта же Оксана Валерьевна, закончив дела, затупив и надев фонендоскоп поверх пуховика, заходит в кабинет по дороге домой и кладет мне на стол нарезку колбасы и кексики. И мои SMS-ки ей ближе к полуночи: «Мы с Вами, простите, два идиота, нам нужно было взять пустой прозрачный стакан и нажать. Сыпь бы не исчезла!», «А я не нажимала…» – растерянный ответ заведующей. «Нормально там всё, я все симптомы проверила, ложитесь спать!» – успокаивала ее я, «Ну, значит, сегодня я буду спать без «корвалола», – со смайлом отвечает мне она.

А дома мать, забитая, тяжело больная, уставшая, но тихая: «Анастасья, я скатерть постирала. А покушать есть что?». И совесть жрет, и время на то ли я тратила, прозябая на работе?

И хрен бы ты что готовила, но надо. И снова спросонья привычно режешь пальцы привычным ножом, на уже треснувшей доске…

На полу полный пакет амбулаторных карт, которые надо сделать к семи утра. А ты ведь обещала меньше курить.

Вообще, страшный и переломный момент наступает тогда, когда дети начинают кормить родителей. С этого момента меняется все.

Дневники-5