Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Достижение вечной истины может в какой-то мере предполагать помощь разума, но разум не в состоянии достичь ее. «О христианстве говорилось много странного, много такого, что достойно сожаления, много откровенно возмутительного, однако самое глупое из того, что было когда-либо сказано, – это слова о том, что оно истинно до некоторой степени»[697].

Кьеркегоровская критика «объективности» связана с его стремлением сохранить важнейшее значение индивидуальной личности, чтобы не потерять человека в гегелевской системе. Он уподоблял свою аргументацию в защиту человека знаменитой битве при Фермопилах, в которой грекам удалось отсрочить сокрушительное персидское вторжение. «“Человек” – это категория, через которую, в религиозном смысле, должны пройти и этот век, и вся история, и человеческий род в целом. И тот, кто стоял в Фермопилах, был не столь уверен в своем положении, как я, ставший на защиту этого узкого ущелья, “человека”, чтобы по крайней мере обратить внимание людей на него»[698]

. Человек может потерять самого себя в философском самообмане, конструируя не пригодные к обитанию системы, оторванные от его собственной жизни. «В отношении к своим системам большинство систематизаторов напоминают человека, который строит огромный замок и живет поблизости в лачуге; они не живут в своих собственных огромных систематических построениях»[699]. Вытесняя объективность субъективностью, Кьеркегор выдвигает на первый план отношение человека к истине.

Когда вопрос об истине встает объективно, истина объективно рассматривается как объект, к которому относится познающий.

То, что здесь рассматривается, – это не само отношение, но тот факт, что то, к чему он относится, есть истина, нечто истинное. Если то, к чему он относится, есть истина, нечто истинное, значит, субъект пребывает в истине. Когда вопрос об истине встает субъективно, отношение индивида также рассматривается субъективно. Если только само «как» этого отношения пребывает в истине, индивид также пребывает в истине, – даже если он при этом встает в отношение к чему-то неистинному[700].

Кьеркегор решительно связывает христианство с субъективностью: «Единственное, чего оно просит, это субъективности; истинность христианства, если таковая вообще есть, состоит именно в этом; объективно такой истинности нет вовсе»[701]

.

Ревальвация субъективности, которую проводит Кьеркегор, поднимает вопрос о том, предполагает ли его христианство отказ от претензий на истинность в принципе. На мой взгляд, такая интерпретация – результат неправильного понимания риторической силы кьеркегоровской критики сухих, отвлеченных, на его взгляд, понятий истины и Бога. Рассмотрим аналогичный случай на примере Майстера Экхарта, мистика и схоласта XIV в. Если исходить только из следующего фрагмента, может показаться, что Экхарт стирает различие между Богом и душой и что существование «Бога» зависит от внимания души: «Знай же, что Бог всегда присутствует в добрых людях и в душе есть Нечто, в чем обитает Бог. Также есть Нечто, с помощью чего душа живет в Боге, но когда душа направлена на внешние вещи, это Нечто умирает, и, следовательно, умирает и Бог»[702].

Но затем Экхарт поясняет, что смерть Бога описывается только с точки зрения души. И, чтобы удостовериться, что его поняли правильно, он добавляет: «Конечно, Сам Бог не умирает. Он продолжает жить полной жизнью Сам по себе»[703]

. Я подозреваю, что Кьеркегор, как и Экхарт, сочетал веру в абсолютную трансцендентность Бога с ясным пониманием внутренней потребности души в связи с Богом. По мнению Кьеркегора, именно трансцендентность Бога, как правило, объясняет, почему наши отношения с Богом касаются религиозной веры и субъективности, а не чисто рационального знания. «Парадокс христианской истины неизменно связан с тем, что это – истина как она есть для Бога. Стандартная мера и цель – сверхчеловеческие, и остается только одно возможное отношение – вера»[704].

Кьеркегор считал, что религиозная вера должна возникать (или приниматься) в неопределенности и страхе: