Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Великое лиссабонское землетрясение (случившееся 1 ноября, в день Всех Святых, 1755 г., унесшее 30 тысяч жизней)… побудило Вольтера к написанию сатирического памфлета по этому поводу (лейбницевской теодицеи) в виде романа «Кандид». После этого стало все более и более затруднительным утверждать, что все в мире находится в должном порядке, в каком ему положено было быть. Однако в этом (лейбницевском) направлении мысли было нечто большее, чем просто неглубокие утверждения, что мир был таким, каким ему должно было быть. Поиск Божественного совершенства в мире подразумевает размышление о Божественной любви

к миру, которая, в свою очередь, постепенно начинала подрывать мрачную картину человеческой природы, представленную некоторыми христианскими мыслителями (в частности, кальвинистами) в пользу взгляда, предполагающего, что наличие в мире несовершенств может быть своего рода искуплением грехов уже здесь и сейчас, а не после смерти[353]

.

Справедливость, политическое согласие и терпимость были основными целями Лейбница, как понимает это видный современный исследователь Лейбница. Николас Решер в своей книге «Философия Лейбница» пишет:

Лейбниц страстно желал убедить своих читателей (обычно своих адресатов) не для того, чтобы приобрести личных последователей, занимающих высокие посты, но чтобы найти эффективных последователей для претворения в жизнь видения истины, которая, как он чувствовал, в состоянии исцелить теологические распри и политические потрясения в Европе его времени. Если бы его главной целью была слава, то он написал бы больше книг, и меньше писем. То, чего хотел Лейбниц, было не публичным признанием, а влиятельными последователями, которые могли бы осуществить на практике его примирительные прозрения в области теории. Всегда рискованно рассуждать о мотивах, но по моему мнению, здесь нет сомнения в том, что двигавшие им побуждения были главным образом не от себялюбивой самости, но от общественного духа[354]

.

Лейбницевский труд по китайской философии поддерживает такое понимание его экспансивных, универсалистских тенденций[355]. Я вернусь к экспансии философии религии в Главе VII.

Во времена, когда жил Лейбниц, разгорелся спор о статусе китайской философии и религии. Миссионеры-иезуиты в Китае предлагали позитивное понимание конфуцианства, рассматривая его как нечто подобное раннему платонизму и аристотелизму, как дохристианское, но добродетельное язычество. Некоторые иезуиты даже считали, что философия Конфуция основана на божественном откровении. Другие миссионеры, особенно францисканцы и доминиканцы, считали конфуцианство низкопробным. Они преуспели в убеждении Церкви запретить китайским католикам конфуцианскую практику почитания предков[356]. Спор между этими противоборствующими партиями стал известен как «Ритуальный спор» (Rites Controversy). В целом, Лейбниц примыкал к иезуитам и видел в китайской мысли много тех же самых положений, которые присутствовали в его собственной философии. В этом вопросе ему может и недоставало понимания отличного, не-лейбницевского характера китайской мысли, но это убедительно продемонстрировало, что его целью при анализе китайской мысли частично было способствование развитию терпимости в Европе. Д. Кук и Г Роузмонт следующим образом оценивают Лейбница: