Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Несмотря на то, что спинозовское описание Бога как природы интерпретировали как механистический натурализм в религиозном обличии, я считаю это ошибкой. Спинозовский Бог может быть начисто лишен страстей («строго говоря, Бог никого не любит и никого не ненавидит»), но Он призывает нас к любви к Богу[365]. «Познающий себя самого и свои аффекты ясно и отчетливо любит Бога, и тем больше, чем больше он познает себя и свои аффекты… Такая любовь к Богу должна всего более наполнять душу»[366]

. Спинозовское настойчивое подчеркивание любви к Богу делает его философию (на мой взгляд) глубоко религиозной[367].

Название «антисупранатурализм» обязано своим происхождением философу (и драматургу), находившемуся под влиянием Спинозы, – Готхольду Эфраиму Лессингу (1729–1781). Лессинг, принимавший спинозовскую концепцию Бога, был обвинен в неортодоксальности. Он способствовал распространению спинозовских опасений относительно обоснованности религиозных убеждений на случайных исторических событиях и рассказах. В «Богословско-политическом трактате» Спиноза пишет:

Естественный божественный закон не нуждается в вере в исторические рассказы, каковы бы в конце концов они ни были, ибо коль скоро этот естественный божественный закон уразумевается только из анализа человеческой природы, то несомненно, что мы можем усмотреть его как в Адаме, так и во всяком другом человеке. И вера в исторические рассказы, как бы она сильна ни была, не может нам дать познания о Боге, а также, следовательно, и любви к Нему. Любовь к Богу возникает ведь из познания о Нем; познание же о Нем должно почерпаться из общих понятий, которые достоверны и известны сами по себе. Поэтому далеко от истины [утверждение], что вера в исторические рассказы есть необходимое требование для достижения нашего высшего блага[368].

Лессинг драматически описал пропасть между разумом и историческим откровением как «ужасный огромный ров, который я не могу преодолеть, сколь часто и сколь настойчиво снова и снова я бы ни пытался совершить этот прыжок»[369]

. Основная трудность для Лессинга состояла в том, что опора на историческое свидетельство предполагает непрямое, опосредованное доказательство событий, весьма отдаленных от него по времени. Лессинг живет «в XVIII столетии, когда чудеса больше не случаются»[370]:

Если бы я жил во времена Христа, тогда, конечно же, пророчества, исполненные в Его лице, заставили бы меня обратить на Него огромное внимание. Если бы я воочию видел творимые Им чудеса, если бы я не имел никакого основания сомневаться, что настоящие чудеса существуют, тогда бы в чудотворце, указанном за много времени до этого, я приобрел бы такую уверенность, что охотно подчинил бы Ему свой разум, и я верил бы Ему во всем, в чем равнонеоспоримый опыт не говорил бы против Него. Проблема в том, что записи об исполненных пророчествах не суть сами исполненные пророчества, а записи о чудесах не суть сами чудеса. Только те

пророчества, которые исполнены были перед моими глазами, и те чудеса, которые случились в моем присутствии, непосредственны в своем воздействии. А отчеты об исполненных пророчествах и чудесах должны действовать через посредника, что лишает их всей присущей им силы[371].