– Овцы, волки и овчарки, пастушьи псы. Овцы боятся волков, но и псов не слишком-то любят. Если смотреть с овечьей точки зрения, пес во многом похож на волка. У него зубы, как у волка. Он рычит, как волк. Пахнет, как волк. Овцы любят овчарку только тогда, когда приходит волк. Вот
– Немножко похоже на дихотомию воин-раб.
– Сильно похоже. Ты учишься пользоваться ножом или ждешь пса, надеясь, что волк не явится первым.
Шанс увидел тут возможность для более развернутой дискуссии о свободе воли, но уклонился от участия в ней.
– Этот козел брызнул в меня из перцового баллончика, – сказал наконец Ди.
– То-то у тебя глаза такие красные. Я подумал, что ты плакал.
– Скажешь тоже. Значит, вот что ты подумал?
– Я попытался пошутить. Черный юмор.
– Здорово, док. Ты меня надурил.
– Ну так он брызнул в тебя из баллончика и потом что?
– Потом ничего. Потом у него проблемы начались. Черт… я же в спецназе служил. Мы из этих баллончиков друг в друга по приколу брызгали. Это фуфло для девчонок, в сумочке таскать, чтобы увереннее себя чувствовать во время всякой херотени, вроде свидания вслепую. Ну а после этого, значит, достает он шокер. Если бы ствол вытащил и стрелять стал, может, у него и остался бы шанс, но у него был перцовый баллончик и шокер, все. – Ди на миг задумался. – Может, он просто пытался меня обездвижить… думал, если у него получится, он меня изобьет хорошенько и почувствует себя крутым. Парень-то был крупный. – Он снова сделал паузу и помотал головой. – С шокерами такая штука… чтобы вышел толк, их надо два, и даже тогда от них можно увернуться, если умеючи. А у этих ребят подготовки никакой. Жалость берет, если подумать. А насчет сегодняшней истории… я этой штукой провода перерезал. – Он снова продемонстрировал клинок Шансу, прежде чем спрятать его в кулаке. – Потом подобрался поближе, взял за глазницы и свернул ему шею.
– Господи Иисусе, – сказал Шанс. Самообладание вернулось к нему не сразу. – Вот так ты
Ди проигнорировал его.
– И тут началось
– Боже, он тебя видел?
– На самом деле, не знаю. Что-то, возможно, и разглядел. Уже довольно сильно стемнело, и фонари зажглись – на каждом углу здания по фонарю. Я неплохо его видел, но там, где я стоял, было все еще достаточно темно. У него что-то было в руке. Может, телефон. Может, пушка. Зрение у меня после баллончика малость пошаливало. Я тогда лишь одно точно понимал: подпустить его к концу переулку, заблокировать мне отход, я не мог. Так что ранил Блэкстоуна в грудь, как уже говорил, и удрал.
– Ты стрелял в него?
– Я тридцать секунд не контролировал ситуацию, док. И уж шуметь хотел в последнюю очередь. Ты видел, как я ножи метаю. Я мог бы попытаться бить на поражение, но, как сказал…
– Ты ничего не видел.
– Я не говорил, что ничего не видел. Если бы я ничего не видел, то сейчас бы тут не сидел. Я видел, кто это, видел, что попал в него, видел, как он упал. Подойти ближе времени не было. Чего я не знал, так это что сделал тот хмырь… может, ничего… может, позвонил… может, кто-то еще шел к нему на помощь, и, как я сказал…
– У тебя было тридцать секунд.
– Надо было уходить.
– Боже мой, – опять сказал Шанс, – в голове не укладывается. Слов нет. Человек мертв.
– Бывает. Как думаешь, кем был этот мужик?
– Понятия не имею.
– Он был солдатом. Он был вооружен. Он мог выбирать. И сделал плохой выбор.
– И что, нельзя было разобраться с ним как-то иначе?
– Есть предложения? Я весь превратился в слух.
– Разоружить его. Вырубить.
– Тебе часто приходилось по работе вырубать людей? Конечно, предварительно их разоружив?
Шанс ничего не ответил.
– Такие дела, – сказал ему Ди.
Опять замолчав, они выскочили на автостраду и перестроились в ведущий на юг ряд. Казалось бы, прошло совсем немного времени, но все вокруг изменилось. Проехав тоннель Уолдо, они добрались до моста Золотые Ворота. Вдали лежал Сан-Франциско, который прямо у них на глазах исчезал, терялся за туманной грядой, достойной Иоанна Богослова, так что к тому времени, когда они достигли середины гигантского моста, цель их путешествия пропала из виду, и Хрустальный Город обернулся безбрежной, беспросветной тьмой. Шанс задумался о происхождении жизни: вот так все когда-то началось и несомненно так же когда-нибудь, возможно в не столь отдаленном будущем, закончится. И какой тогда смысл во всех перипетиях этого вечера? Что теперь могут изменить слова, когда все уже произошло? Когда вступили в свои права энтропия и тьма? Смысл крылся в долгосрочной перспективе, только она интересовала Шанса, ведь в краткосрочной они облажались по полной.
Большая охота на мороженое