Доктор Шанс

В Форт-Майли располагался госпиталь для ветеранов. Психиатрическая больница Напа-Стейт была заведением для психически больных преступников, так что ничего хорошего в новостях не было. Шанс снова понадеялся, что ему удастся замаскировать граничащую с паникой тревогу, изобразив подобие понимающего кивка. Во всяком случае, ему хотелось думать, что так это можно воспринять.

– Пациент был в сознании? – Шанс спросил это, чтобы понять, успел ли Ди ответить на какие-нибудь вопросы врачей-реаниматоров.

– Я ничего об этом не знаю, – сказала ему Гули. – Тут его родственники все время маячат. Может, они и запрашивали информацию. Судя по всему, твой знакомый какое-то время не общался с родней, а его отец – большая шишка где-то по ту сторону залива… так мне рассказали.

– А где он большая шишка?

– В Ливерморской лаборатории [56] университета Беркли. Я так поняла, он – ядерщик, физик или что-то вроде.

– А-а, – сказал Шанс. Он всегда так говорил, когда не мог придумать более умного ответа. В последнее время ему приходилось прибегать к такой уловке все чаще, и привычка начала раздражать. – Мне хотелось бы как следует ее просмотреть. Его медкарту.

Просить медкарту, не получив предварительно разрешения лечащего врача или самого пациента, считалось не вполне правильным, но они с Гули были достаточно близки, и он мог позволить себе подобную вольность.

– Подойди на обратном пути, – сказала ему медсестра, – сделаю тебе копию. Но, если что, я не при делах.

– Конечно, нет. А эти родственники мистера Прингла, они все еще здесь?

– О, думаю, да, кто-нибудь уж точно. Я же говорю, они маячат здесь все время, приходят и уходят. Ты бы видел, что тут в первый день творилось. Центральный вокзал отдыхает.

– Ну, – сказал ей Шанс, – к этому ты привыкла.

Гули кивнула.

– Тебе нужно ознакомиться с его историй болезни, – сказала ему она. – У меня возникло такое чувство, что этому молодому человеку не помешает, чтобы кто-то был на его стороне.

Можно подумать, нам всем не надо того же самого, подумал Шанс, но промолчал. День, едва начавшись, уже принес такие зловещие новости, что, шагая по натертому полу длинного, пахнущего дезинфекцией коридора и минуя дверные проемы, Шанс был твердо убежден: все его авантюры последних нескольких недель скоро полностью разоблачат, они предстанут во всей красе на всеобщее обозрение и разобьются, как игрушечная лодочка, о скалы непоколебимой и безжалостной реальности.

И это еще не все. Дело в том, что в этой реальности он прокололся так крупно, что это очевидно даже невооруженным глазом, и оправдать такой прокол совершенно невозможно, нет смысла даже пытаться, и потому теперь он до конца жизни (в случае, если не проведет ее за решеткой) будет трудиться разнорабочим с мизерной зарплатой на протяжении неопределенного времени и с неотступно маячащим поблизости беспристрастным и безжалостным сотрудником федеральной налоговой службы. В сознании сразу возник призрак его собственного разбитого и многострадального отца, явившийся если не утешить единственного сына во время его восхождения на виселицу, то хотя бы составить ему компанию; он шел рядом по темным и мрачным коридорам с их огнями и тяжелыми запахами, мимо открытых дверей, каждая из которых словно являла собой маленькое окошко с видом на дерьмо, из которого, собственно, и состоит этот мир; отец был именно таким, каким запомнился Шансу: сутулым и седовласым, и возле уха звучал его низкий голос.

«Теперь ты видишь, каково оно, – говорил старик знакомым не терпящим возражений тоном, в котором было поровну печали и презрения, – если бы Он хотел, чтобы ты летал, то дал бы тебе крылья».

Предсказанный Карлом Алланом бал монстров оказался довольно унылым. Знаменитый отец в последний раз появился тут во плоти в предутренние часы, устроил очередную консультацию с персоналом, врачами и разнообразными представителями администрации больницы и затем отбыл в свою цитадель на противоположной стороне залива. В отсутствие этого великого человека Шанс очутился перед лицом увядающей красотки неопределенного возраста, очевидно хорошо знакомой со скальпелем пластического хирурга. Ее звали Норма Прингл, и она без промедления известила Шанса, что подобный борову человек на больничной койке тут же рядом является плодом чресл ее супруга, но никак не ее чресл; в этом факте она, казалось, находила исключительное удовлетворение, которое Шанс счел граничащим с открытым ехидством.