Долбящий клавиши

Итак, мы играли в антрактах у Pardon, и публика хоть и не была в восторге, но и не отвергала нас. После долгих лет восточногерманского рока всем хотелось чего-то свежего. Вероятно, людям нравилось, что нам было плевать на то, хорошо ли мы играем и как нас принимают. После концерта мы с группой заводили разговор и всегда спрашивали, нравится ли им наша музыка, но они только отмахивались. Прежде всего они единодушно советовали нам: «Выкиньте вон вашего вокалиста и начните наконец вести себя как взрослые люди. И вообще, что это за чушь? Вы ненастоящая группа! Ребята, для начала научитесь играть на своих инструментах!»

К счастью, мы никогда не прислушивались к подобным мнениям. Но проблема с вокалистом действительно существовала. Он не попадал в такт. Из-за этого он вступал не вовремя и на протяжении всей песни пел не попадая в такт, что, надо признать, редкая способность. Кроме него, я не знаю никого, кто мог бы делать так же. Только эта способность не особенно полезна. Тогда мы старались сами подстраиваться под ритм вокалиста, надеясь, что он ничего не заметит.

Мы должны были хорошо координироваться между собой, потому что изменять такт приходилось всей группе, в противном случае это звучало намного, намного хуже. Быть может, до публики не доходило, что вокалист фальшивит, потому что она не была знакома с песней. Это было лучше, чем играть до конца песни фальшиво. Но как-то раз вокалист неожиданно сам понял, что что-то в его пении не соответствует музыке, и перестал петь. Тогда мы сорвали песню, но стали играть дальше. Нам было жаль, что ему пришлось так мучиться во время репетиций, ведь он чисто физически не мог распознать такт, зато мы, по крайней мере, имели возможность понимать, как правильно исполнить песню.

Когда была установлена дата распределения нашей группы по категориям, мы начали репетировать непрерывно. Мы договорились с вокалистом о четких знаках, когда он должен был начинать петь. Иногда репетиции напоминали мне дрессировку. Чтобы отвлечься от нашей музыкальной несостоятельности, мы задумались о грамотном сценическом шоу. Так мы запустили показ небольшого фильма в сопровождении игры на инструментах. В фильме демонстрировалось, как мы на озере Хиддензе занимаемся серфингом. Вернее будет сказать, как некоторые из нас занимаются серфингом, а я несколько раз падаю в воду. Затем вокалист приносил с собой механическую сирену, рукоятку которой он начинал непрерывно вращать. Было очень шумно, и тем самым создавалось скрытое паническое настроение. Помимо этого, мы еще натянули через сцену прозрачную пленку, которую во время концерта разрисовывали разными красками.

Во время одной из песен внезапно появлялся свет спрятанной ультрафиолетовой лампы, которая придавала нарисованным на пленке вещам замечательное свечение. Это был поразительный эффект, и лично я даже не знаю, каким образом он получался. А еще мы переоборудовали стиральную машину в дым-машину. Если в нее клали сухой лед, из нее выходил дым и стелился по полу. Вероятно, во время транспортировки наша стиральная машина была повреждена, и перед началом концерта одному дружелюбному мастеру по ремонту стиральных машин пришлось с ней повозиться. В результате из нее все же вышло немного дыма. Но для жюри, состоящего из членов министерства культуры, объединенных с центральным советом FDJ, этого вполне хватило. Группы, игравшие перед нами, были настолько скучными и навевающими сон, что жюри испытало настоящее облегчение, глядя на нас.

Мы получили особый уровень прав на концерты: это означало, что мы могли самостоятельно определять длительность и тип нашего выступления. Конечно, сейчас это очевидные вещи, но в то время группы должны были играть несколько туров в определенной последовательности, чтобы выполнить условия контракта. Мы получили документы, подтверждающие наши права, и, таким образом, были признаны государством музыкантами-любителями.

Все свое время и энергию я полностью отдавал только группе. Группа постепенно поглощала мое имущество. Взамен этого вокалист наконец-то купил мне синтезатор Casio, за который я должен был расплачиваться годами. Мы жили у вокалиста. Вечерами барабанщик в пальто и ботинках лежал в гамаке, а когда мы возвращались, он вставал и садился за ударные. Я все больше и больше дружил с гитаристом, пока остальные не стали называть нас «сдвоенные». Но в целом общение в группе не было слишком близким. Вокалист был намного старше нас. Думаю, мы не хотели подвергать опасности нашу прекрасную творческую связь избыточными личными отношениями. К сожалению, мы к тому же были крайне скупы на похвалу и благодарность. Вероятно, возможность играть с нами уже сама собой считалось наградой. К чему в таком случае похвала? Я все равно чувствовал себя очень комфортно. Ведь это была моя первая настоящая группа, и мне было важно, что мы вместе, независимо от того, создаем мы сейчас музыку или нет.