Долгая прогулка

— Например, что? — спросил Гэррети.

— Это останется между ним и скраммовой женой. А если ублюдок нарушит слово, мы все вернемся и будем его преследовать.

— Ладно, — сказал Пирсон. — Что я теряю? Рей?

— Хорошо. Конечно. Ты говорил с Барковичем?

— С этим придурком? Да он своей матери искусственное дыхание не сделает, если она будет тонуть.

— Я с ним поговорю, — сказал Гэррети.

— Это бесполезно.

— Всё равно. Сейчас и поговорю.

— Рей, может ты тогда и Стеббинсу скажешь? Ты, похоже, единственный, с кем он разговаривает.

Гэррети фыркнул:

— Могу сразу тебе сказать, что он ответит.

— Нет?

— Он спросит — зачем? И когда он закончит спрашивать, я и сам перестану понимать зачем.

— Ну, тогда забей на него.

— Нельзя, — Гэррети начал движение в сторону приземистого Барковича. — Он здесь последний остался, кто всё ещё уверен, что победит.

Баркович шел в полудрёме. Его глаза были почти совсем закрыты, и это, вкупе с легким пушком на оливкового цвета щеках, придавало ему вид плюшевого медвежонка, которого любили слишком долго и слишком настойчиво. Свою шляпу он то ли потерял, то ли выбросил.

— Баркович.

Баркович мгновенно проснулся:

— Штатакое? Хтоздесь? Гэррети?

— Да. Слушай, Скрамм умирает.

— Кто? А, ну да, этот папа карло. Ну, молодец, а чё.

— У него воспаление легких. Скорей всего, он и до полудня не дотянет.

Баркович медленно повернул голову и посмотрел на Гэррети своими черными глазами-пуговицами. Да, этим утром он определенно напоминал плюшевого медведя, который находится во власти какого-нибудь всеразрушающего ребёнка.

— Вот смотрю я на твое серьезное лицо, Гэррети... Говори, к чему клонишь?

— В общем, если ты не в курсе, он женат, и...

Баркович распахнул глаза так широко, что, казалось, еще чуть-чуть, и они выпадут из орбит.

— Женат? ЖЕНАТ? ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТОТ НЕДОУМОК...

— Заткнись, мудила! Он тебя услышит!

— Да похрен, пусть слушает! Вот же кретин! — Баркович оглянулся на Скрамма, вне себя от ярости. — ТЫ ЧТО СЕБЕ ДУМАЛ, ИДИОТИНА, — ЭТО ТЕБЕ ДУРАЦКАЯ КАРТОЧНАЯ ИГРА ЧТО ЛИ? — заорал он во всю мощь своего голоса.

Скрамм посмотрел на него затуманенным взором, и вяло помахал, очевидно решив, что Баркович — один из зрителей. Абрахам, который шел рядом с ним рядом, показал Барковичу средний палец. Баркович показал ему в ответ то же самое, и повернулся к Гэррети. И вдруг улыбнулся.

— Ох, мать моя женщина, — сказал он. — Да у тебя, Гэррети, всё на твоём тупом лице написано. Собираешь милостыню для женушки несчастного умирающего? Как же это мило.

— Значит, на тебя не рассчитывать? — сухо сказал Гэррети. — Отлично.

И двинулся прочь.

Уголки губ Барковича задрожали. Он схватил Гэррети за рукав.

— Погоди, погоди. Я ведь не сказал нет, правда? Ты слышал, как я говорил нет?

— Нет...

— Это потому что я не говорил, — Баркович снова улыбнулся, но теперь к улыбке примешалось отчаянье. Вся наглость куда-то ушла. — Слушай, я себя неправильно повёл с самого начала. Я не хотел. Блин, да я нормальный парень, если меня поближе узнать, я всегда неправильно начинаю, меня и дома-то не многие понимали. В школе, я имею в виду. Понятия не имею почему. Я нормальный парень, стоит только узнать меня поближе, не хуже кого другого, просто я всегда, ну, всегда плохо начинаю. В смысле, человеку нужны друзья в такой штуке как наша, да? Плохо быть одному, верно? Господи боже, Гэррети, да ты сам всё понимаешь. Этот Рынк. Он первый начал, Гэррети. Он хотел мне задницу надрать. Они все хотят надрать мне задницу. Я в старших классах даже нож выкидной с собой носил, потому что все хотели мне задницу надрать. А Рынк... Я не хотел, чтобы он умер, смысл был совсем в другом. То есть, я не виноват. Вы видели только самый конец, а как он... ну, задницу пытался мне надрать, не видели, — Баркович умолк.

— Ну да, наверное, — сказал Гэррети, чувствуя себя лицемером. Баркович может сколько угодно историю под себя переписывать, но он-то помнит инцидент с Рынком, и помнит его слишком хорошо. — Ну, так что ты решил? Поддерживаешь идею?

— Конечно, конечно, — Баркович конвульсивно сжимал рукав Гэррети и тянул его на себя, словно это был шнур аварийного останова в автобусе. — Я её так обеспечу — будет как сыр в масле кататься до конца своих дней. Я просто хотел сказать... хотел, чтоб ты понял... каждому нужны друзья... нужна своя компания, понимаешь? Кому хочется чтоб его ненавидели, если придется умирать, я так себе это представляю. Я... я...

— Конечно, ты прав, — Гэррети стал сдавать назад, чувствуя себя трусом. Он по-прежнему ненавидел Барковича, но в то же время жалел его. — Спасибо большое. — В Барковиче проявилось что-то человеческое, и это напугало Гэррети. Почему-то это его напугало. Он не мог понять почему.

Он сбросил скорость слишком быстро, заработал предупреждение, и следующие десять минут сосредоточенно отставал, пытаясь поравняться со Стеббинсом.

— Рей Гэррети, — сказал Стеббинс. — Поздравляю с третьим мая, Гэррети.

Гэррети осторожно кивнул:

— И тебе того же.