Долгие поиски счастья

Орыся, их служанка, не только успевала хлопотать по хозяйству, но и пришла с ведром воды из криницы. Она налила воду в тазик, чтобы помыть ноги Дануте. Затем предложила помыть ноги и Варе. Та долго отказывалась, но девушка так кротко настаивала, что Варя не устояла. Она чувствовала неловкость от происходящего – ведь она не барыня, не пани, чтоб за ней так ухаживали, она вполне могла и сама это сделать. Но Орыся униженно просила, наверное, у них так принято, решила Варя. Она вообще заметила, что местные жители всё время стараются угодить, даже унизиться при этом, хотя Варя вовсе не нуждалась в их помощи. Казалось, они получают удовольствие от обслуживания хозяев и своего уничижения, но ведь их вовсе никто не просил унижаться.

Она не просила мыть ей нижние конечности, но служанка сама изъявила желание это сделать. После процедуры омовения ног Варя вежливо поблагодарила Орысю, чувствуя при этом неловкость от всей этой ситуации. Вроде как сделала человеку приятное, позволив ей помыть себе ноги. И остолбенела, услышав сзади от уже уходящей Орыси тихое:

– Польские сучки.

Варя обернулась и увидела милую нежную обезоруживающую улыбку на её лице. И что она должна была делать?

В другой раз ей активно помогал носить дрова в дом Олэкса, местный лэгинь[20]. Он бойко хватался за каждое полено, не давая Варе взять их в руки, говоря, что девушка не должна поднимать тяжёлого. Он очень хотел угодить ей, просто до неприличия унижался, а ведь она сама была всего лишь прислугой в этом доме – такой же, как и он. А потом она услышала в спину:

– Польские шлюхи! Понаехали тут.

Варя часто сталкивалась с поразительной двойственностью этих людей. С одной стороны, они постоянно старались угождать, они готовы были холуйствовать перед кем угодно, хотя их к этому никто не принуждал. С другой стороны, они ненавидели всех чужих и готовы были вонзить нож в спину в любой момент. Такое поведение объяснялось тем, что у этого народа веками не было собственной государственности, эти земли всегда были под кем-то, они переходили из рук в руки, иностранные захватчики каждый раз устанавливали свои порядки, заставляя жителей подчиняться им. И людям в целях собственного самосохранения приходилось принимать условия поработителей и жить по их правилам, но при этом иметь свои взгляды на происходящее и в глубине души ненавидеть всех вокруг. Бедность и убогость рождали продажность и холуйство.

Граф Собчак искренне считал польскую нацию наивысшим творением на земле. И, соответственно, русских и малороссов он считал специально созданными Всевышним для служения им, полякам. Историческая несправедливость, что поляки сами оказались завоеванием в русском государстве, конечно же, волновала пана Анджея, но вслух говорить он об этом не решался, ибо дух генералиссимуса Суворова ещё не выветрился с польской земли. Едва шляхтич намеревался сказать какому-нибудь русскому, что он о нём думает, как тут же рядом незримо возникал образ Александра Васильевича Суворова, и пан Анджей отказывался от замыслов дурно отзываться о русских.

Попав на своё подворье в Лемберге, пан Анджей увидел, что работают на него одни малороссы. Это и было, пожалуй, их уделом – быть холуями, работать в услужении. Малороссы – нация конюхов и пастухов, так считал пан Собчак. Вот на них-то и можно было сорвать зло за то, что накопилось за годы пребывания под русским царём. Русских трогать было нельзя, это поляки уже твёрдо усвоили. А вот малороссов – пожалуйста. Кто за них заступится – русский царь, любитель защищать всех униженных и оскорблённых? Так он далеко, в Петербурге, а Лемберг ему не принадлежит. Габсбурги? Чихать они хотели с самого высокого дерева в Вене на каких-то малочисленных украинцев в Лемберге.

Поляки не могли смириться с тем, что Малороссия – часть их империи Речи Посполитой – безнаказанно отошла к России и ничего нельзя было сделать, даже шведский король со своей армией не помог. А следом и сама Польша оказалась в руках русского царя. Но вот теперь Анджей Собчак получил полное право относиться к своей украинской прислуге так, как они того заслуживали.

– Прочь с дороги, быдло! – кричал он на слуг. – Почему стоишь без дела, скотина? Без надсмотрщика работать не можете, над вами обязательно надо с палкой стоять! Сейчас же берись за дело – быдло должно работать!

Он таскал по двору за косы Орысю, Олэну и Дарыну, бил плетьми Хведьку и Мыхайла, а зазевавшегося Олэксу саданул сапогом в лицо.

– Нация холопов! Вы ничего делать не умеете, вы можете только пользоваться тем, что создают другие! И чтоб я вашей холуйской мовы[21]

здесь не слышал! Всем по-польски говорить!

Зычный голос Собчака разносился далеко по округе.

– Что глаза вылупил, болван? С вас, малороссов, только и толку, что навоз из конюшни носить можете, на большее вы не способны[22]!