Долгий путь домой

Гамаш знал, куда они направляются, и Рейн-Мари была не так уж далека от истины.

Они поболтали немного о делах в Трех Соснах. Пока они разговаривали, Арман повернулся на скамейке так, чтобы сидеть лицом к корме. И смотреть назад. В сторону дома, который он оставил.

Ночью «Морской волк» останавливался еще в нескольких аванпортах, разгружаясь и высаживая людей, прежде чем двигаться дальше.

К утру они продвинулись довольно далеко. Дороги, деревни и густые леса остались позади. Пассажиры проснулись под серым небом и увидели скалистые берега и бьющиеся о них волны.

– Странное место, – сказала Мирна, которая принесла Арману, стоявшему на палубе, кружку крепкого сладкого чая.

Они облокотились на фальшборт. Прохлада в воздухе не соответствовала летнему сезону. Казалось, будто они обогнали календарь. Здесь у времени были другие правила.

Гамаш отхлебнул чая. Такая заварка ассоциировалась у него с северным побережьем залива Святого Лаврентия. Здесь держали чайник на печке целый день, и искалеченные артритом руки время от времени добавляли в него горячую воду и опускали все новые пакетики, пока чай не приобретал вид какого-то тушеного блюда.

Гамаш выпил не один галлон такого чая, сидя в кухнях в отдаленных рыбацких деревнях, разбросанных по берегу.

– Вы бывали здесь раньше? – спросила Мирна.

– Случалось.

– Вели расследования?

– Да. Это всегда нелегко в закрытых сообществах. Здесь живут гордые, независимые люди. У них до недавнего времени не было даже водопровода. И электричества. Они никогда не просили помощи у властей. Никто из них раньше не получал пособия по безработице. Им и в голову не приходило принять то, что на их взгляд является подачкой. У них свои законы, правила и поведенческие коды.

– Судя по вашим словам, настоящий Дикий Запад.

Гамаш улыбнулся:

– В какой-то мере. Но на самом деле не такой уж дикий. Здесь живут рыбаки. Другое племя. Им хватает «дикости» моря. А когда они дома, то хотят тишины. Народ здесь очень благовоспитанный.

– И все же они убивают.

– Иногда. Они ведь люди. – Он посмотрел на Мирну. – Знаете, как Жак Картье[99] называл эту часть побережья?

– Картье-землепроходец?

– Да, в начале шестнадцатого века. Увидев впервые этот берег, он назвал его «землей, которую Бог отдал Каину».

Мирна внимала словам Гамаша, оглядывая берег, на котором росли старые корявые деревья. И больше ничего.

– Каину, – повторила Мирна. – Первому убийце.

– Берег столь неприветливый, столь враждебный – он подходил только для прóклятых, – сказал Гамаш. – И все же…

– Да?

Он улыбнулся уголком рта и устремил взгляд на далекий берег.

– И все же я считаю эти места чуть ли не самыми красивыми в мире. Интересно, как это меня характеризует.

– Возможно, вас тянет к прóклятым, – предположила Мирна.

– Возможно, поэтому я бóльшую часть жизнь искал убийц.

– А в Табакене вы бывали? – спросила она.

– Один раз. Мы арестовали одного браконьера за убийство. До ареста он никогда не покидал побережья. Никогда не покидал места своих браконьерских троп. Он умер в тюрьме еще до начала процесса.

– Бедняга, – сказала Мирна.

И Гамаш согласно кивнул.

Он смотрел на почти неестественно гладкие скалы, вздымающиеся из воды громадными полотнищами.

– Есть те, кого тянет к морю, всегда меняющемуся, всегда приспосабливающемуся. Но такие люди никогда не оседают на месте. А есть те, кого тянет к скалам и камням. – Гамаш махнул рукой в сторону берега. – Суровым, но притягательным.

Он посмотрел на Мирну и улыбнулся:

– Простите. Подозреваю, что это звучит романтично.

– Ничего подобного, – возразила Мирна.

Может быть, в Монреале, или Торонто, или Нью-Йорке, или Лондоне это действительно прозвучало бы романтично. Но здесь, у корабельного фальшборта, когда перед глазами холодная, серая вода, суровые серые камни и плотные серые тучи, его слова казались такими естественными.

Мирна посмотрела на Армана. Что его притягивает – камни или море? А ее?

Клара прошла по узкому коридору, приноравливая шаг к нарастающей и непредсказуемой качке. Она обнаружила, что превосходно чувствует себя на корабле. Как и Мирна.

А вот Шартран – нет.

Он все утро оставался в адмиральской каюте. Клара принесла ему сухих тостов и чая. Она впервые увидела их люксовую каюту, которая потрясла ее. Отсутствие Шартрана вызывало у нее подозрения, и она спрашивала себя, уж не прикидывается ли он. Но, увидев тесную, вонючую, неудобную каюту, она поняла, что только умирающий согласился бы проводить здесь время.

При ее появлении Шартран приподнялся, и она прочла благодарность в его замутненных глазах.

– Вы должны уйти, – пробормотал он, пытаясь опереться на локоть. – Не хочу, чтобы вы видели меня таким.

– А если бы у меня случился приступ морской болезни? – спросила она.

– Я бы ухаживал за вами, – ответил он, и его бледно-зеленое лицо приобрело оранжевый оттенок.

Будь лицо Марселя Шартрана цветовым кругом, он бы не сдал экзамен.

Они уселись на узкой койке, и Клара дала ему влажную салфетку и гравол[100].

Несколько минут спустя лекарство начало действовать, у Шартрана потяжелели веки, дыхание стало глубже, кожа утратила восковой оттенок.