Долгий путь домой

Его могла пленить робкая улыбка, но окончательно покорил искренний смех.

Ни у кого не подгибались колени при виде Анни Гамаш. Ее крепкое тело не притягивало к себе взгляды мужчин, ни у кого не текли слюни при виде ее приятного, но простого лица. Однако она неизменно была самой привлекательной женщиной в любом обществе.

На пороге сорокалетия счастье соблазнило Жана Ги Бовуара с его искалеченным телом и поверженным духом.

«Я хочу вернуться с тобой», – не отступал он.

«И я тоже хочу, чтобы ты вернулся со мной, – искренне сказала Анни. – Но кто-то должен найти Питера Морроу, а ты к тому же в долгу перед Кларой. И папа в долгу перед ней. Вы должны ей помочь».

Вот почему она была счастливой. Бовуар теперь знал, что доброта и счастье идут рука об руку. Что одного без другого не существует. Для Жана Ги требовалось преодоление, чтобы понять это. Анни это казалось естественным.

Они прижались друг к другу и переплели пальцы в пространстве между их обнаженными телами.

«У тебя сейчас неполная занятость, – гнула свое Анни. – Изабель ведь не станет возражать?»

Бовуар все еще не привык спрашивать разрешения у агента полиции, которая когда-то была его подчиненной. Но наутро он первым делом позвонил старшему инспектору Лакост, и она действительно не стала возражать. Он может остаться и помочь в розысках Питера Морроу.

Изабель Лакост тоже была в долгу перед Кларой.

Анни уехала. И теперь Жан Ги Бовуар сидел вечером в саду, прислушивался к разговору и на минуту позволил себе переместиться из головы в сердце. Он бессознательно протянул правую руку ладонью вверх, словно ожидая, что в нее ляжет рука Анни.

– «Лапорт»? – спросила Клара, выпрямляясь. – «Дверь»? То место, которое создал брат Альбер?

– Oui, – подтвердил Гамаш. – Может быть, я ошибаюсь, но это мое мнение.

Как большинство людей, допускающих, что они могут дать промах, сейчас он чувствовал свою правоту. Но Клару его слова не убедили. И Мирна тоже сомневалась.

– Зачем Питеру понадобился «Лапорт»? – спросила Мирна, устраиваясь поудобнее.

Она чувствовала разочарование. Вряд ли гипотезу Гамаша можно было назвать прорывом.

– А зачем «Лапорт» понадобился Винсенту Жильберу? – спросил Жан Ги, вступая в разговор.

Мирна задумалась.

– Он сделал успешную карьеру, – начала она, вспоминая свои разговоры со святым идиотом. – Но его брак распался.

Гамаш кивнул:

– Продолжайте.

Мирна еще немного подумала.

– Дело было не в семейных отношениях, – сказала она, размышляя вслух. – Многие люди расходятся и разводятся, но при этом не несутся со всех ног в какую-нибудь коммуну во Франции.

Она погрузилась в молчание, пыталась отыскать недостающее звено. Что могло заставить успешного мужчину средних лет бросить карьеру и поселиться в сообществе, созданном скромным священником, чтобы служить детям и взрослым с синдромом Дауна?

Такова была ориентация «Лапорта» – открыть дверь этим людям, перед необычными лицами которых захлопывались все другие двери. «Лапорт» брата Альбера предлагал не только место для житья (хотя это было важно), в первую очередь он предлагал достоинство. Равенство. Ощущение своей пользы.

Гениальность брата Альбера состояла в понимании, что сообщество, созданное для помощи другим, никогда не будет процветать. Но если такое сообщество будет создано еще и для получения выгоды, то процветание возможно. Он знал, что и сам не лишен недостатков. Возможно, не столь очевидных, как синдром Дауна. Менее заметных, но не менее угнетающих.

Великая идея, положенная в основание «Лапорта», состояла в абсолютной уверенности в том, что у каждого человека можно чему-то научиться, каждый может что-то дать другим. Между членами сообщества с синдромом Дауна и без него не было никакого различия.

– Доктор Жильбер поехал туда волонтером, в качестве директора по медицинской части, – сказала Мирна. – Не потому, что мог их излечить, а потому, что исцеление требовалось ему самому.

– Именно, – заметил Гамаш. – У нас у всех в жизни наступает период, когда нам требуется исцеление. Мы все получаем глубокие раны. Его рана, вероятно, была такая же, как у Питера. Не физическая, а душевная. Пустота у того и другого. Разрыв.

После этих слов наступило молчание.

Всем сидевшим за столом было знакомо это чувство. Ужас, который приходит с пониманием того, что любые игрушки, любые успехи, любые всесильные советы директоров, новые машины и награды не способны заполнить образовавшуюся пустоту. Напротив, они лишь увеличивают ее. Углубляют.

В успехе не было ничего плохого, но без смысла он лишался всякой ценности.

– Винсент Жильбер постучался в «Лапорт», надеясь обрести себя, – сказал Гамаш.

– И вы думаете, Питер поехал туда по той же причине? – спросила Клара.

– А вы? – ответил он вопросом на вопрос.

– «Я буду молиться о том, чтобы ты вырос храбрым человеком в храброй стране», – процитировала Клара.

– «Я буду молиться о том, чтобы ты нашел способ быть полезным», – закончил цитату Гамаш.

Рейн-Мари опустила глаза на свои руки и увидела в них скрученную и порванную бумажную салфетку.

Клара медленно кивнула: