Долгое дело

Петельников кивнул: мол, начинай. Леденцов растопыренной пятерней поставил рыжие волосы дыбом и хитровато спросил:

– Давно молоком торгуете?

– Лет десять...

– Ничего не замечали?

– Чего ничего не замечала?

Анна Григорьевна была женщиной веселой – на ее загорелое крупное лицо то и дело падала улыбка, тут же ею сгоняемая. Видимо, помнила, что говорит с работниками милиции.

– Какой-нибудь подозрительности. К примеру, знаете, как воруют карманники? Обязательно левой рукой в правый карман.

– Не знаю, не воровала.

– Анна Григорьевна, – Кашина откусила печенье, жмурясь от удовольствия, – корицу клали?

– И корицу, и кардамон.

Хозяйка дала свободу улыбке, наконец-то показав, почему не давала ей свободы раньше, – зубы, крупные и редкие зубы, может быть слегка выступавшие. Но они не замечались, отвлекаемые добродушной улыбкой.

– Не подумайте, что мы не можем. Сейчас, знаете ли, наука на высоте, сказал Леденцов, упершись в хозяйку немигающим взглядом, но продолжая жевать печенье.

– А я и не думаю.

– Допустим, вас убьют, а труп сожгут... Так эксперты по костям скажут, кто вы были – мужчиной или женщиной.

– А могут эксперты узнать по костям, дураком был человек или наоборот? – заинтересовался наукой Петельников.

– Дурак, товарищ капитан, категория не научная.

– Зато реальная, – лениво возразил старший инспектор.

– Анна Григорьевна, плед на тахту сами вязали? – Кашина разглядывала комнату.

– Сама, шерсти было не напастись, – улыбнулась хозяйка во всю ширину лица, позабыв про свои зубы.

Петельников вдыхал запах ванили, а может быть, корицы с кардамоном. В детстве, в их неустроенной семье, никогда ничего не пекли. В квартирах приятелей стоял теплый дух пирогов. И ванили, а может быть, корицы с кардамоном. С тех пор эти запахи значили для него не только сдобу, а прежде всего семейный уют. Интересно, печет ли Светлана Пленникова? И любит ли ваниль и корицу с кардамоном?..

– Допустим, вашу квартиру обокрали... Эксперт по микрочастицам опознает преступника.

– Уж лучше бы не обокрали.

– Допустим, в парадном на вас напал мужик...

– Ешь печенье, – приказал Петельников.

– Да, угощайтесь, – поддержала хозяйка.

– Анна Григорьевна, одна живете? – спросила Кашина.

– А как вы узнали?

– По односпальной тахте, – успел вставить Леденцов.

Петельников скосил на него осатанелый взгляд. Леденцов ринулся пить чай мелкими и быстрыми глотками, закрыв лицо громадной чашкой.

Хозяйка вздохнула, адресуя этот вздох Кашиной.

– Одна. Был муженек...

– Развелись?

– Не человек, а низменность. Посудите сами... Год пил, год сидел и год как вышел. Пораскинула своими потрохами: чего ж так век-то свой заедать?.. И вот одна. Да ведь вы ж ко мне пришли не про муженька слушать...

– Нас цистерна интересует, – согласился Петельников. – Анна Григорьевна, а где-нибудь по дороге не могли ее открыть?

– Она ж ко мне приходит опломбированная.

– Ну а во время торговли?

– Господь с вами! На нее лезть надо.

– Почему ж молоко скисло?

– Не ведаю.

– Я вам скажу, – мрачно пообещал Петельников.

– А вы знаете?

– Женщина сквасила его взглядом.

Они ждали ее смеха или хотя бы улыбки. Но, помолчав, Анна Григорьевна задумчиво согласилась:

– Глаз бывает очень вредный. В нашем селе Перерытое жила тетка Баиха. Посмотрит на ведро парного молока – и все, простокваша. Глянет на четверть самогона – и все, можно не пить, в нем ни одного градуса не осталось. Лягушек взглядом убивала...

– Вредный пережиток, – не выдержал Леденцов.

Петельников воззрился на рыжую копну волос.

– Я к тому, товарищ капитан, что, допустим, ведро можно сквасить и взглядом, а цистерну литров на пятьсот взгляд одного человека не возьмет.

– Могли плохо и вымыть, – заметила хозяйка.

– А Калязина покупала молоко до прихода в прокуратуру, уже зная, что оно кислое, – добавила Кашина.

Петельников опустил руку в карман, достал несколько фотографий Калязиной и рассыпал из перед Анной Григорьевной:

– Видели эту женщину?

– Нет.

– Молоко она когда-нибудь брала?

– Не запомнилась.

Хозяйка виновато оглядела гостей, которых ей так не хотелось огорчать.

– Анна Григорьевна, я потом запишу рецептик этого печенья? – спросила Кашина.

– Ради бога...

Тут Петельников обратил внимание на это печенье, которого в громадном блюде осталось несколько штучек. Леденцов жевал его с праздничным воодушевлением.

– Корица-то вредна, – буркнул ему Петельников.

– А что от нее?

– Корой покроешься.

– Пусть кушает, я еще принесу.

– Ему уже хватит. Анна Григорьевна, вспомните какие-нибудь детали того дня, которые показались вам необычными.

– Да нет таких деталей...

– Тогда расскажите подробно, как шла торговля.

– Обыкновенно. Стоит очередь, я наливаю в бидоны, получаю деньги... Бывает, что у меня нет сдачи. Тогда покупатель идет менять в булочную или ждет, пока я насобираю рублей. Ну случается, краник заедает. Беру молоточек, стукну раз... Чей-нибудь бидон пролью, бывает... А что еще?

Петельников вздохнул. Хозяйка опять виновато поежилась от неумения им угодить.

– Анна Григорьевна, абажур сами делали? – обрадовалась Кашина.

– Все сама, кроме каркаса, – тоже обрадовалась хозяйка, уходя от непонятной для нее беседы.

– Очень мило...