Долгое дело

О работе Беспалов мог говорить и без курева. Но любая посторонняя тема, казалось, магнитной силой извлекала пачку из его кармана.

Он закурил каким-то легким движением руки, похожим на росчерк пера, и поскорее выдохнул первый дым, словно он ему был и не нужен.

- Работы навалом. Жена ворчит...

Его тоже ворчит? Или все жены ворчат, не чувствуя рядом мужей? А разве Лидины тревожные вопросы можно назвать ворчаньем?

- Впрочем, для чего и живем, как не для работы, - вздохнул прокурор фальшивым вздохом и отвел взгляд, чтобы не выдать своей хитрости.

Рябинин все понял. Фальшивый вздох относился не к сути поведанной мысли - живем для работы, - а к тому, зачем она сейчас была сказана: продолжить их вечный разговор, который возникал и обрывался внезапно, словно изредка включали магнитофонный диалог. На этот раз кнопку нажал прокурор, что, впрочем, он делал чаще своего собеседника. Но перед выездом на место происшествия Рябинин говорить не мог - сидел как на углях.

- Наоборот, - вяло ответил он.

- Что наоборот?

- Мы работаем, чтобы жить.

- По-моему, это одно и то же. Работать - это жить, а жить - это работать.

- А по-моему, нет, - не согласился Рябинин таким пресным голосом, что на этом разговор должен бы и кончиться.

- Вы, Сергей Георгиевич, никогда не отыщете никакого смысла, потому что отвергаете труд как главное дело жизни, - сказал прокурор, внимательно посмотрел на следователя и добавил: - По-моему.

Рябинин не стал бы и отвечать, если бы не это "по-моему", сказанное уже дважды и снявшее категоричность его слов.

- Я не отвергаю труд как главное дело жизни. Я отвергаю труд как смысл жизни.

- А разве это не одно и то же - дело жизни и смысл жизни?

- Смысл жизни шире дела жизни.

- Человек ведь существо трудящееся, - автоматически возразил прокурор, не успев осознать рябининских соотношений.

- Лошадь тоже существо трудящееся.

Беспалов рассмеялся:

- Лошадь, наверное, и не понимает, что трудится.

- Мы понимаем. Только этим и отличаемся?

- Сергей Георгиевич, да человека растить начинают с труда...

- А вы заметили, что молодежь не всегда с охотой слушает про труд?

- Не сразу осознает.

- Нет. Она сердцем чувствует, что дело не только в одном труде, заговорил Рябинин уже окрепнувшим голосом, ибо спор вырисовывался непустячный и с непустячным человеком.

- А в чем же?

Простого ответа Рябинин не знал, как его не знаешь, когда мысль находится в рабочем состоянии и еще не додумана для самого себя.

- Юрий Артемьевич, зональный прокурор Васин прекрасный работник, дисциплинирован, грамотен... Он вам нравится?

Вопрос был хитрым, поскольку Рябинин как бы проверял искренность прокурора в этих спорах: Васин надзирал за их прокуратурой, и от Беспалова требовалась оценка вышестоящего должностного лица.

- Нет, - признался прокурор, чуть повременив.

- А почему?

- Суховат. И еще кое-что...

- Выходит, вы оцениваете человека не по труду?

Юрий Артемьевич потянулся к носу - пошатать.

- Душа важна человеческая, - решил помочь Рябинин.

- Но и нетрудовая душа нам тоже ни к чему, - сразу отпарировал прокурор.

- Правильно. Без труда нет человека. Но и в одном труде нет человека.

- Нет, в труде уже есть человек! - загорелся прокурор, впервые загорелся на глазах следователя.

Рябинин даже умолк. Беспалов смотрел на него сердито, широко, всклокоченно. Его пыл лег на Рябинина, как огонь на солому. Ответит, он ему ответит.

И промелькнуло, исчезая...

...Работа может все закрыть. Увлеченность работой может означать безразличие к многообразию жизни. Любовь к делу - обратная сторона равнодушия к жизни?..

- Юрий Артемьевич, только подумайте, какая надежная защита - труд. По вечерам пьянствую, но я же работаю. Хулиганю, безобразничаю, - но работаю. Над женой издеваюсь - однако работаю. Детей воспитал никчемностями и лоботрясами - позвольте, я же работал. В домино стучу, в карты режусь, слоняюсь, книг не читаю, в театре век не бывал, в мелочах погряз и глупостях - не приставайте, я же работаю...

Рябинин замолк. Говорить длинно он не любил и не умел. Если только в споре. Да и не то он сказал, что промелькнуло, - там было тоньше, острее, сомнительнее.

Юрий Артемьевич положил окурок в пепельницу и плотно накрыл его ладонью, чтобы тот задохнулся без воздуха.

- И все-таки о человеке судят по тому, каков он в работе.

- Не только, - обрадовался Рябинин тому возражению, которое он мог оспорить. - Труд частенько стереотипен. Много тут узнаешь о человеке? А вы посмотрите на него после работы, в выходные дни, в отпуске... Сколько неплохих работников мается, не зная, чем себя занять! Или заняты пустяками. Тут вся личность.

Опять длинно говорил. Окурок в пепельнице уже задохнулся. Юрий Артемьевич снял ладонь и на всякий случай тронул крупный нос. Он мог бы и не трогать, мог бы выйти победителем в споре, обратившись к своей прокурорской роли, и авторитетно разъяснить ошибку следователя. Мог бы победить и не обращаясь к должности: кому не известно, что труд есть мера всего?

- Ну и что же все-таки определяет человека? - спросил он.

- Думаю, что образ жизни.

Беспалов чуть посомневался и добавил: