Долгое дело

Директор придавил трубкой аппарат и поставил его на место. Что же это? Он огляделся в своем малом кабинете. Что же это - сон, розыгрыш или наваждение? В течение часа ему был звонок о деньгах, была женщина-референт, был инспектор и был его звонок Михаилу Давыдовичу... Или всего этого не было? Но он теперь должен пятьсот рублей своим подчиненным - какой к черту сон!

Викентий Викентьевич увидел треснувший помидор и ткнул его кулаком, залив бутерброды розоватой жидкостью. И тут же рассмеялся - он понял. Он все понял, поэтому никуда не пойдет, а будет ждать. Они придут еще раз.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Сегодня вот что я сделал...

В рабочее время, посреди ясного солнечного дня, никому ничего не сказав, находясь в здравом рассудке, бросил все дела, закрыл кабинет, добрался до вокзала, сел в первую попавшуюся электричку и проехал несколько остановок. Выйдя на незнакомой станции, я добрался до первого тихого леска и повалился на зеленые бугры и кочки. И лежал тихо и долго, спеленатый другим, не городским миром...

Стволы корабельных сосен из литого золота, которое за сто лет чуть побурело от загара. Где-то там, высоко, в космосе, дрожало пронзительной синевы небо, иссеченное сосновыми ветками. Меж деревьев виден воздух - то ли небо сюда осело, то ли жидкое солнце разлилось. От коры, от шишек, от земли шло сквозь пиджак разливанное тепло. И запах, валящий с ног, уже сваливший меня запах смолы, трав, сохнущего мха и хвои...

Если кто-то знает что-нибудь лучше этого леса, то пусть мне скажет. Но я не поверю.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Теперь спорят о воспитании: эгоизм в детях от того, что все делалось для них, или оттого, что они не видели любви? Но тут нет противоречия - можно все делать для ребенка, а любви он не увидит. Я росла, как огурчик на подоконнике. Ну и что? А вот сказочку на ночь, кусок пирога до обеда, котенка с улицы, эскимо в парке, сосульку зимой, гуляние до темноты... Никаких костров, турпоходов, дружбы, ребят со двора, бед, неприятностей я не знала. У меня был режим, четкий, как ваш уголовный кодекс. Кстати, я играю на пианино и читаю по-английски.

Но не подумайте, что я осуждаю родителей. Они готовили ребенка для жизни: сами работали и меня выжимали. У нас была огромная квартира, автомобиль, дача... Ели мы что хотели и когда хотели. Одевались как хотели и во что хотели. Отдыхали где хотели и сколько хотели. А откуда все бралось? Я приведу пример. Однажды мы с мамой уехали на юг, отец решил, что дача для одного велика, и запустил во все комнаты жильцов. Заработал за лето около тысячи. А сам? А сам три месяца жил в огуречном парнике.

На сцене что-то происходило... Пел дуэт, которому бородатые мальчики вторили бессловесно, с закрытыми глазами. О чем они... О любви и о журавлях. Наверное, в мире не наберется столько журавлей, сколько их в песнях. Но почему они приплясывают?

Храмин прошуршал ладонью по программке, лежащей на ее коленях, - хотел поймать руку. Лида отвела локоть, укоризненно скосив глаза: мол, не время и не место. И кто-то - она не поняла, кто и откуда, - бросил на нее пронзительный взгляд. Боже, где она?

На сцене что-то происходило... Теперь пели все и все приплясывали. Зачем они так исступленно надрываются? Поют о любви и широких просторах...

В шуме аплодисментов медленно зажигались светильники. К чему этот перерыв?.. Теперь ее рассмотрят, теперь люди все увидят.

Храмин взял ее под руку и галантно вывел в зал. Они включились в тихую круговерть засидевшихся зрителей. Яркая публика эстрадных концертов. Ей казалось, что все эти люди сошли со сцены, чтобы походить тут кругами, молодые, разодетые, надушенные...

- Как вам солистка? - спросил Храмин.

- Разве была солистка? - удивилась Лида.

- Она пела "Журавлиную любовь".

- Ах, которая без бакенбардов...

Марат Геннадиевич внимательно посмотрел на ее профиль:

- Вам ансамбль не нравится?

- Мне не хватает умного певца.

- Это же эстрада.

- А эстрада для глупостей?

- Все-таки не филармония.

- И к чему это козлиное бодрячество? Все поют бодро, на манер туристов. Разве песни о любви, о березах, о журавлях - бодрые песни?

- Лидия Николаевна, вы подходите к эстраде не с теми мерками. Она и создана для бодрости, для развлечения, для отдыха.

- Да? Строчки из старой песни "С наше повоюйте, с наше покочуйте..." артист исполнил каким-то радостным галопом. А разве они бодрые?

На нее смотрели. Не на зеленое же платье и не на бусы из горного хрусталя? Тут женщины одеты и поярче. На лицо, они смотрят на ее лицо, на котором все написано. Нужно повернуть голову к Храмину, слушать и говорить весь антракт, а потом, в зале, будет темнее, ее не увидят...

Марат Геннадиевич шагал важно, как по институтским коридорам.

- Мне понравилось соло на трубе, соло на электрогитаре и соло на рояле...

- А соло на микрофоне? - спросила Лида, улыбаясь.

- Понравился дуэт братьев Шампурских...

- Марат Геннадиевич, почему есть дуэты братьев и сестер, а почему нет дуэтов других родственников? Например, тещи и золовки, свекра и деверя?