Долгое дело

В этом небе - видимо, на границе воздуха и пустоты - замедленно кружились какие-то светлые птицы. Вольготно, распластанно, сами по себе... Лида привстала на цыпочки, подавшись к ним на сантиметр. Она верила, что когда-то человек летал. Не на самолетах, а вот так, вольготно распластавшись. Может быть, когда еще и не был человеком... И бессознательно об этом помнит, и хочет взлететь, привставая на цыпочки и подаваясь к птицам на один сантиметр. Но особенно свое родство с птицами чувствуют дети, которые летают во сне и - кто знает? - может быть, потихоньку от взрослых летают и днем.

Кого-то впустила дверь. Острый запах одеколона, показалось, слегка затуманил стекло.

- Вам когда-нибудь хотелось летать? - негромко спросила Лида, так и не обернувшись.

- Я сразу поступил на геологический.

Может быть, чайки. Большие белые чайки, которым надоело море и захотелось в небо.

- Лидия Николаевна, ко мне приходил сумасшедший Гостинщиков...

- Зачем?

- Спасать вашу честь.

- Уже не нужно.

- Что вы имеете в виду?

- Все проходит, Марат Геннадиевич...

- Нельзя ли расшифровать?

Ах эти полутени, полутона, полунамеки... Он не понял? Тогда...

- Вы мне разонравились.

Она знала, как он стоит за ее спиной - руки вытянуты и прижаты к туловищу, подбородок почти лег на грудь. Набычившись, как ее микроскоп. Лида обернулась - он стоял набычившись, как её микроскоп.

- Почему?

Она ждала его улыбки, которая обратила бы в шутку этот немужской вопрос. Но Храмин не улыбался. Тогда...

- Потому что я не люблю карьеристов.

Теперь он улыбнулся. Это после оскорбления-то? Ах да, для него же это комплимент.

- Лидия Николаевна, вы пользуетесь забытыми понятиями. Истинный мужчина всегда честолюбив.

- Да? Но карьерист не может быть истинным мужчиной.

- Это почему же?

- Потому что жизнь ему представляется в виде служебной лестницы...

- Верно представляется.

- И всех людей он делит на вышестоящих и нижестоящих...

- Людей делят по разным признакам, в том числе и по подчиненности.

- Но карьеристу нужно двигаться вверх, поэтому он уважает вышестоящих и презирает нижестоящих...

- Это только подтверждает его мужественность.

- Да?

- Он себя и других оценивает по количеству силы и энергии.

- Марат Геннадиевич, вы путаете мужчину с бульдозером.

- Лестное сравнение.

- Так вот, истинный мужчина никогда не презирает слабого и никогда не пресмыкается перед сильным. Поэтому карьерист и не мужчина.

Она повернулась к окну, к птицам. Там осталась самая крупная, самая распластанная - одна на все пустое небо. Нет, небо никогда не пустует. В июне летел пух. Сейчас вот парят птицы. В августе полетит теплая паутина. В сентябре - остуженные листья. А потом снега...

- Лидия Николаевна, вероятно, вы обожаете неудачников?

- Тогда бы я обожала вас.

- Дамский каламбур?

- Нет, мужская прямота.

- Разве я неудачник?

- Представляете, что с вами будет, если не получится с докторской? Вы же перестанете видеть солнце. Вы же перестанете жить.

- А если получится?

- Тогда все сначала - будете надрываться, чтобы стать академиком или директором института. И опять не увидите солнца.

- Такой я вас не знал. Скорее всего, вы повторяете слова мужа.

- Да, повторяю. А он у меня умный.

Птица, сделав последний круг, вдруг исчезла. Может быть сложила крылья и незамеченной точкой упала к земле. А может, поднялась еще выше, туда, к реактивным самолетам...

- Лидия Николаевна, а ведь не я начал эту историю.

- Да?

- Поскольку разговор откровенный... Вы же сами повисли у меня на шее.

Она вновь обернулась, бросив опустевшее небо. Храмин упорно смотрел ей в глаза, требуя объяснений, - только слегка вспотели молодые залысинки.

- Марат Геннадиевич, возможно, докторскую вы и защитите... Но мужчиной вам не бывать.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Я хочу уцепиться за что-нибудь руками. Врыться ногами в землю. Вжаться спиной в стену. Упереться лбом в дверь. Застонать, закричать, позвать на помощь... И остановить счастливейшие мои дни, задержать выпавшее мне время, которое несется с таким ветерком, что на глазах выступают слезы.