Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

Семьей своей он распорядился. Оставшись сиротой, мечтал лишь о том, чтобы была семья и как можно больше детей. Катя Вяземская подарила ему целых семерых деток. Теперь они выросли. Дочерей пора отдавать замуж. Это ли не повод приобрести им усадьбы? Выбор пал на усадьбу Вороново… Спасать исторические и культурные гнезда – вот что надо делать! Неподалеку – речка Воронка. Откуда название? У Дмитрия Донского был герой Куликовской битвы Боброк-Волынский. Второе – еще при Иване III был Григорий, получивший за черные волосы прозвище Вороной… Славная история! В конце XVIII века усадьба была предоставлена архитектору Николаю Львову – имя это русское, родное, дорогое… Он же соорудил тут голландский домик, как в Кускове.

Наступил 1800 год – и Вороново купил генерал-губернатор Москвы, герой 1812 года – Ростопчин, большой выдумщик и шутник. Усадьба окружена легендами, мол, там хранилище несметных ценностей, мол, проложил хозяин подземную дорогу так, что лошади могли скакать… Но и этого мало: Евдокия Ростопчина прославила усадьбу своими виршами. Знавала она Лермонтова, Пушкина (ах этот Пушкин!).

Сказано – сделано. Граф был еще моложав, скор в решениях, в делах, – и приобрел имение Ростопчиных к свадьбе Анны (то есть сохранил его). На свадьбе дочери кто-то из Шереметевых читал стихи Сушковой-Ростопчиной, и в том числе ставшие известными строки: «Мы носим на оборке бальной оброк пяти-шести семей».

Граф разделял мнение поэтессы. И потому детей своих старался воспитывать демократически… А спустя года четыре заговорила о свадьбе и младшая дочь Мария. Женихом стал Гудович – из старинного дворянского рода, когда-то бесстрашно защищавшего Петра III. Смелый взгляд, хохлацкие усы, в скором времени быть должен генералом!

Сергей Дмитриевич осмотрел Введенское – уже давно к нему присматривался. Что ж! – опять архитектор Николай Львов. Соседство – Саввино-Сторожевский монастырь… река Москва… Местность на редкость холмистая, а от реки выплывают такие туманы, что голова кружится.

Бывают тут ученики художественного училища, Серов, Коровин, Поленовы, – о, еще и Борисов-Мусатов, волшебник кисти, поклонник старинных усадеб. Да и Станислав Юлианович Жуковский, который не раз в Кускове писал интерьеры дворца…

Все складывалось славно – и граф вложил свои деньги в звенигородское Введенское.

Теперь он мог наблюдать за сохранением и порядками в обретенных исторических усадьбах. Здесь находилось место художникам, музыкантам, композиторам.

У Шереметевых, как известно, музы ходили хороводом – в их дворцах, усадьбах то и дело находили пристанище музыканты, художники, скульпторы, ценящие ремесла. От Кипренского и Клодта до Булахова и Борисова-Мусатова.

Особое место в доме занимал художник Богданов-Бельский. Однажды он появился в шереметевском доме неузнаваемый – неряшливый, хромающий, зачумленный. Он рассказал, как подожгли его усадебный дом, и не только – даже школу… Это потрясло художника и не меньше – семью Шереметевых.

Сирота, подкидыш, своим талантом и трудом поднявшийся до петербургских салонов. Художник сперва писал сельских ребятишек, а потом прославился как портретист. В семье Шереметевых он написал портреты Марии, Екатерины Павловны, мальчиков… Его картины приобретал Третьяков, Щербатов, а писательница Алтаева написала о нем книгу, в которой чуть ли не приравнивала Николая Петровича Богданова (Богом данного) к Леонардо.

Художник выстроил школу для сельских детей, возвел себе помещичий дом, не жалел сил на то, чтобы поднялись его родимые Тверские места. И вдруг – крестьяне сожгли и дом, и школу…

Богданов наблюдал, как выселяли или продавали старинные усадьбы и новые хозяева творили там, что хотели. Он написал с натуры одну такую сцену: новые хозяева, хваткие предприниматели, на месте ампирной мебели ставили табуретки, за роялем ели-пили, а посреди комнаты соорудили печку-буржуйку. (Картина эта наделала немало шума: Суриков, когда увидел ее, написал: «Вот и смешно и страшно-то как! В мертвеца-покойника раки впились. Все косточки обгложут, а другой – не подступай, загрызут!»)

Богданов-Бельский долго писал портрет жены графа – Екатерины Павловны Вяземской. Она была незаурядной женщиной, обладала деятельным характером и в то же время оказалась весьма терпеливой к особенностям характера своего вспыльчивого мужа. На портрете графиня изображена сидящей в креслах. Ее окружают различные предметы, каждый из которых «говорит» о разнообразных занятиях хозяйки: тут и книги, разные растения. Екатерина Павловна создала в Михайловском естественно-научный музей, занималась сельской школой. Одета она в скромное синее платье и руки сложены на коленях.

Словом, идея графа вложить деньги в исторические культурные усадьбы созрела как нельзя кстати и разделялась его супругой.

Он был убежден и позднее писал: