Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

Петербург менялся на глазах. Не стало дворников, плохо подметали улицы. В те дни юная Марина Цветаева написала стихотворение в альбом Наташи Гучковой:

Проснулась улица. Глядит, усталая,Глазами хмурыми немых оконНа лица сонные, от стужи алые,Что гонят думами ужасный сон.Покрыты инеем деревья черные

– Следом таинственным забав ночных.В парче сияющей стоят минутные,Как будто мертвые среди живых.Мелькает серое пальто измятое,Фуражка с венчиком, унылый ликИ руки красные, к ушам прижатые,И черный фартучек со связкой книг.

Проснулась улица. Глядит, угрюмая,Глазами хмурыми немых окон.Уснуть, забыться бы с отрадной думою,Что жизнь нам грезится, а это – сон.

Газета «Копейка» напечатала статью «Под гипнозом проходимца» и сообщила, что граф Шереметев указывал царю на вредное влияние Распутина:

«– Ты, государь, дал мне право говорить тебе правду. Я долго искал случая, чтобы излить тебе то, что накипело у меня в груди. Государь, послушай моего совета, удали Распутина. Никто так не подрывает престиж престола, никто так не подтачивает трон, как этот грязный мужик. Во имя чести династии и престижа престола удали его. В народе ходят всевозможные недобрые слухи, – сказал граф.

Царь, сидевший в это время с бокалом вина, побледнел, гневно ударил рукой по столу.

– Не касаться моей семьи! Присутствие Распутина при дворе – мое семейное дело.

После откровенного разговора с царем о Распутине Сергей Дмитриевич во дворце почти не бывал. Может быть, этим обстоятельством объясняется то, что 50-летний юбилей графа Шереметева был отпразднован весьма скромно: в кругу родных. От царской семьи была получена теплая, душевная телеграмма за подписью вдовствующей императрицы Марии Федоровны, для которой имя графа Шереметева было тесно связано с именем покойного мужа».

Остро переживал граф Сергей Дмитриевич падение престижа царской семьи, появление Распутина.

Первая мировая война – и смута

Лето 1914 года обещало быть теплым, солнечным. Семейство графа готовилось к отъезду в Михайловское. Все ждали этого часа, но особенно Леночка, дочь Петра Сергеевича. Как она любила простоту любимой усадьбы! – конюшня, скачки, грибы, ягоды…

Однако тем летом отец ее прибаливал, и врачи советовали ехать в Крым, а не в Подмосковье. Старый граф с опаской смотрел на него – неужели все-таки чахотка?..

Что-то неладное было и со вторым сыном Сергея Дмитриевича – с Павлом. Когда-то он был безумно влюблен в Ирину Воронцову-Дашкову. Ирина захаживала к ним, в Фонтанный дом. Но кто привлекал ее: Павел или Дмитрий?.. Проницательный граф догадался, что более ей нравился Дмитрий. А Павел? У него чувствительное сердце, он может психически заболеть от неразделенной любви. Весь летний сезон семья провела в Михайловском. Здесь всем было хорошо.

Увы! Предвкушение счастливого отдыха ровно через месяц было нарушено…

Первого августа на дороге появилась бричка, за ней телега, а на телеге стоял в рост мальчишка и кричал: «Война! Война!»

Сергея Дмитриевича уже не один месяц беспокоили мысли о переговорах с Англией, Австрией, Францией, встречи министров иностранных дел, их озабоченные лица, газетные полосы с тревожными новостями. Значит, безумие все же охватило Европу? «Неужели уговорят Николая? Неужели он поддастся благородному чувству помощи сербам и вступит в коалицию, не умеющую противостоять мстительным чувствам?..» Увы, человеческая глупость безгранична!

Надо было ехать в Петербург, возвращаться в столицу. Насмарку отдых, укрепление здоровья.

Окрестные села пришли в движение: скоро рекрутов будут забирать?