Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

…Московский люд радовался необычайно: вот-вот прибудет в первопрестольную новый молодой император Петр II. Дни выдались морозные, солнечные. Сбылось мечтание: Петр I сделал русской столицей непонятный северный город Санкт-Петербург, а внук его едет короноваться в Москву, авось вернутся прежние времена!

В Новгороде у царского обоза была остановка, и говорили, будто там, в соборе, держа в руках меч, наследник произнес такие слова: «Русский престол берегут Святая Церковь и народ русский. Под охраною их надеемся мы царствовать спокойно и счастливо. Два сильных покровителя у меня имеются: Бог на небесах да меч на бедре моем!»

Петр II въехал в старую столицу, а народ ликовал, толпы бежали вслед за царским поездом. Здравствуй, матушка Москва, золотые купола!.. В Кремле собрались бояре, сенаторы, генералы, приближенные, их жены и даже дети. Боярышни разнаряженные, разрумяненные морозцем, черненые брови приподняты – жаждут разглядеть царя, красоту его.

Среди женщин стояла в храме девушка, совсем юная, серые глаза ее горели нетерпением. «Вот славно! – думала она. – Теперь вместо немецкой крови Екатерины будет юный Петруша, сын несчастного царевича Алексея, народ сразу его полюбит»… Тут перевела она взгляд с наследника на стоявшего рядом красавца и ахнула: да это ж он, Иван Долгорукий, тот самый! Она повстречала его на Невском: поскользнулась, упала, а он поднял ее и довез до дома. Рядом с царем? – значит его верный помощник, фаворит. А вон и сестра его Екатерина Долгорукая. Большая вражда у Долгоруких с Меншиковым, но теперь, видать, свалили властелина.

Звонили колокола, гудел Кремль, кричали в небе галки, палили из пушек, торжество продолжалось… А Наталья затуманенным взором глядела пред собою, мыслями уносясь к роковому дню их знакомства.

3

…Петербургский день с немалым трудом разлепил свои веки, мглистые облака поднялись чуть выше крыш, не выпуская из своих объятий низкорослый город. Шереметевские хоромы на берегу Фонтанки – каменные и деревянные строения, амбары, сараи, великий сад – тоже окутаны влажной холодной сыростью.

В один из таких хмурых дней Наталья Шереметева вбежала в свою светлицу и бросилась на подушку, заливаясь слезами. Ах, братец Петруша, как ты жестокосерден! За что обидел сестрицу?.. Велика ли беда – разбила скляницу его в чулане! – так ведь не знала-не ведала, что хранит он в скляницах благовонные травы, да и темно было в чулане.

В какой день вздумал серчать на нее! – ведь ныне годовщина смерти батюшки Бориса Петровича.

Накинув капот, юная графиня подбежала к окну, и ей смутно увиделась картина похорон ее отца-фельдмаршала: длинная процессия, люди в черном, даже на лошадях черные епанчи, а впереди – Петр Великий.

Ах, горе! Нет теперь у нее батюшки! А как счастливы были в Кускове, в каком довольстве и благополучии жили, а теперь – более года как уж нет и матушки… В последний день призвала маменька детей к себе, перекрестила всех, простилась, да и закрыла глаза навеки, оставив сирот на попечение бабушки да гувернантки. Явственно стояло лицо матери… И так было жалко себя!.. А братец не посмотрел ни на что, осерчал на нее из-за той безделицы…

Теперь скоро уж время обеда, надобно спускаться вниз, а ей не хочется. Что ежели?.. Сама ужаснулась такой мысли: взять да и уйти из дому! Не раздумывая подхватила синюю бархатную шубейку, муфту, платок – и к двери. Навстречу Дуняша:

– Далеко ли оболокаетесь?

– Вздумала погулять…

– Ваша милость, никак одни? – удивилась Дуня.

– Тоскливо мне, Дуняшка… Да и дело у меня есть… важное.

– Так я с вами! Бабушка ругаться станут.

– Нет, нет, я сама, сама… Мне в аптеку надобно, – придумала оправдание Наталья. Да ведь и вправду на Невской першпективе аптека есть, в которой можно разные травы купить, чтобы брат не серчал. – Только, голубушка Дунюшка, ты смотри, никому про то не сказывай! – И заспешила на черный ход.

Скоро оказалась на Невской першпективе, среди множества магазинов: заглянула в одну, в другую галантерейную лавку, купила позументы, нитки, а потом уж направилась к дому с вывеской «Щеголеватая аптека»… Отобрала там множество лекарственных и благоуханных трав и возвращалась довольная.

Ветер тем временем разогнал облака, и яркая синева явилась на небе. Высокая и тонкая, графинюшка загляделась на небо, да так неловко ступила на заледеневшую мостовую, что… поскользнулась. Упала так, что муфта отлетела в сторону.

В ноге – острая боль, а над головой синее небо. И в тот же почти миг на фарфоровой синеве возникла голова в зеленой треуголке, встревоженное лицо, черные глаза и брови: офицер Преображенского полка в зеленом мундире. Бросился к проезжавшему извозчику, мигом вышвырнул из санок человека в заячьей шапке – и назад, к Наталье.

– Больно? – спросил и, не дожидаясь ответа, взял ее на руки – и к санкам. – Где дом ваш?

– На Фонтанной… – морщась от боли и краснея, отвечала она. – Возле моста.

– Уж не хоромы ли шереметевские?

Она кивнула.