Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

Николай Петрович служил директором московского банка (без жалованья), охранял казну от расхищения, однако душа его более всего была расположена к разного рода искусствам – музыке, архитектуре, театру, а из своих крепостных он мечтал вырастить артистов.

Успех

В европейских странах молодой Шереметев не только пересмотрел множество пьес, балетов, прослушал опер без числа, – он получил партитуры от композиторов, слушал Моцарта и даже помогал тому деньгами. Да и теперь еще присылали из Италии, Франции лучшие оперы, книги по сценическому искусству, устройству театра. И чуть не всякий день он ждал почту, разбирал ноты, книги.

И зорко наблюдал за будущими актерами, бывал в «репетишной». Решения принимал стремительно, а исполнения требовал неукоснительного. Кто не выучил роль – отстранял, кто хорошо пел – дарил подарки. Заставлял учиться грамоте, арифметике, языкам и (само собой) знать ноты.

Все чаще взор его останавливался на девочке, легкой, словно бабочка, а с именем тяжелым, громоздким – Прасковья. Она была пуглива, часто смущалась в его присутствии.

Однажды граф привел ее в музыкальную гостиную. Она прикоснулась к клавишам, желтоватым, похожим на костяные. Граф был так добр, а звуки клавесина так нежны, что опять она стала смелой, как тогда, при первой их встрече.

Учитель пения, итальянец, играл на клавесине, на скрипке – просил ее повторять звуки, а потом вскакивал и кричал по-итальянски темпераментно:

– Абсолют! Соловей! Зачем учить соловей пения?

Как-то в актерскую комнату вбежала Таня Шлыкова и громко зашептала:

– Иди! Граф велели тебе в репетишную! Немедля! И мне тоже.

Они побежали. Дорогой Таня не умолкала:

– Их сиятельство сказали, будто надобно петь в новой опере.

– Какой?

– Теперь же узнаешь. Раз они велели. Другие про тебя сказывали: мала еще. А граф говорят: «маленькая, да удаленькая»…

– Прасковья! – негромко, но властно, глядя девочке в глаза, сказал граф: – Мой батюшка долго болел, теперь он выздоровел, и я хочу его порадовать, дать новое представление. Вороблевский тебе все расскажет. Ты будешь – нимфа, озерная нимфа! Будешь танцевать и петь тоже… В роли твоей должно быть нечто колдовское, загадочное. Сможешь?

Она кивнула, вся заалев, уже повернулась бежать, но он остановил ее:

– Ты знаешь, где Остров Уединения? Мы поплывем туда… как-нибудь…

Она в испуге кивнула, присела: ведь Остров Уединения называли еще Островом Любви.

…29 июня 1782 года. Выздоровел старый граф – и в Кускове показывают спектакль «Кусковская нимфа». Над названием стоит посвящение: «На выздоровление графа Петра Борисовича Шереметева».

В усадьбу въезжают разукрашенные, золоченые кареты, богатые экипажи. С запяток соскакивает лакеи, торопясь открыть дверцы господам.

За сценой артисты пробуют голоса. И вот уже звучит бархатистый голос Вороблевского:

Счастье в жизни то имели,Что царицу здесь мы зрели…Не одни лишь россияне,Иностранные дворянеПриезжали сад смотреть.Моим садом я хвалюся,Что достойно его зреть.

А в уголке, плотно сжав маленький рот, стоит черненькая девочка с веночком на гладко причесанной головке. «Только бы не потерять от волнения голос! Только бы не забыть роль! И не думать, куда девать руки, как поставить ноги!» Лицо ее бледнеет, глаза становятся все больше, блестят все ярче… А что будет потом? Страшно…

Пашенька выучила все движения, все танцы, мелодии. Гирлянды цветов опоясывают ее. Хорошо ли лежит тонкого шелка юбка? Славно!.. Вот и граф, кажется, тоже доволен, улыбается, шутит:

– Восходит звездочка моего театра?

И велит репетировать новую оперу! Снова Гретри, опера «Люсиль».

А сам сидит у себя в кабинете и… перебирает драгоценные и полудрагоценные камни: еще в Париже увлекся он минералогией. Знал их свойства, огранку, особые знаки… Алмаз – знак верности и крепости любви. Анне Буяновой даст он фамилию Алмазова, в память о прошедшей заурядной их любви… Гранат. О чем напоминает он? Пожалуй, о лукавых карих глазках Танюши Шлыковой… А жемчуг? Самый хрупкий и нежный: надави посильнее – и сломаешь… Жемчуг «болеет», темнеет, если не соприкасается с человеком. Фамилией «Жемчугова» наречет он ее, Пашеньку Ковалеву!

В задумчивости перебирает Николай Петрович ставшие теплыми в его руках камни… Маленькие драгоценности – это его крепостные, самые одаренные, певучие, ловкие…

Итак, «Люсиль»! Вороблевский почти возмущен: как, главную роль дать Ковалевой? В опере сложная гамма чувств, переживания взрослой женщины, разве сможет эта девчонка исторгнуть слезы у зрителей?.. Люсиль – простая крестьянка, ее избранник – знатный дворянин. Отчего граф выбирает такие сюжеты? – ломает голову старик. «Да это же про них, про их неравенство!» – сразу догадывается Параша.

Буянова и Беденкова (бывшие фаворитки графа) бросают на нее косые взгляды, шепчут: «Околдовала она его, околдовала». А непосредственная, бесхитростная девочка ничего не замечает…