Долгое отступление

Критика бюрократизма, постоянно звучавшая в рядах профсоюзных организаций, социал-демократических, а потом и коммунистических партий, ничего не изменила, поскольку никому не удавалось создать устойчивую политическую структуру, где не было бы хотя бы некоторого количества профессиональных аппаратчиков. Но удушение демократии происходит не тогда, когда возникает бюрократический аппарат, а когда он начинает принимать политические решения, минуя демократические процедуры или сводя их к симуляции. Пользуясь терминологией Вебера, речь идет о развитии таких форм демократии, которые, сводя к минимуму роль вождей и партийного аппарата, «характеризуются стремлением к минимизации господства человека над человеком»

[435]. Точно так же, как мы не можем требовать от практического действия идеального

соответствия теоретическим принципам или провозглашаемым в форме общего принципа моральным нормам, мы не можем и забывать о них или откладывать следование им на потом — вплоть до окончательной победы нового мира. Если движение идет вперед, оно неминуемо ошибается, но также и корректирует ошибки, вручает полномочия вождям и заботится о том, чтобы ограничить эти полномочия, сталкивается с проблемами и решает их. Любой другой метод неизбежно заводит нас в тупики, единственным выходом из которых оказывается очередное отступление.

«ХОРОШАЯ» ТЕОРИЯ И «ПЛОХАЯ» РЕАЛЬНОСТЬ

Преобразование общества, становясь практическим делом, сталкивается с теми же противоречиями, что и любая другая деятельность в рамках сложившейся реальности. Но это не повод отказаться от повседневной работы, требующей не только решимости, но и гибкости, сопряженной не только с победами, но и с поражениями. Политический философ Григорий Водолазов отмечал «сложное диалектическое (т. е. противоречивое) единство революционной стратегии и революционной тактики», когда в реальной жизни «стратегическая линия борьбы под влиянием обстановки необходимо принимает причудливые тактические изгибы. И эти изгибы могут нисколько не противоречить стратегической направленности. Больше того, „прямизна“ стратегической линии вообще существует лишь идеально, т. е. в голове человека, людей; в действительности же она и не может состоять иначе, как из тактических зигзагов. И эти зигзаги тем сложнее, тем запутанней, чем сложней, запутанней сама обстановка»[436].

Противопоставление высокой и чистой теории и «пошлой» реальности, а тем более — связанной с ней практики — типичная черта левого сектантства, в той его специфической форме, которая сложилась за годы долгого отступления. И в самом деле, охранять чистоту идей на фоне всеобщего прагматизма и постоянных идейных капитуляций, наблюдаемых вокруг, занятие в высшей степени достойное. Но и совершенно бесперспективное. А главное — не имеющее ничего общего с революционным действием.

В связи с ирландским восстанием 1916 года Ленин напоминал, что не может быть в реальном мире революции без «взрывов части мелкой буржуазии со всеми ее предрассудками, без движения несознательных пролетарских и полупролетарских масс»[437]

. Отсюда неминуемая непоследовательность любого революционного процесса и даже порой присутствие в нем реакционных тенденций, которые всегда могут быть использованы поборниками идейной чистоты движения как своего рода идеологическое алиби, оправдывающее нежелание участвовать в практической борьбе.

Николай Бердяев, вспоминая труды Дьердя Лукача, писал, что этот «венгерец, пишущий по-немецки, самый умный из коммунистических писателей, обнаруживший большую тонкость мысли», лучше кого-либо понял революцию, как тот момент, когда теория органически соединяется с практикой[438]. И надо признать, что Бердяев, не считавший себя марксистом, хотя и находившийся всю жизнь под сильным влиянием идей Маркса, понял суть дела гораздо лучше многих социалистов и коммунистов, ссылающихся на «законы материалистической диалектики». Но дадим, однако, слово самому Лукачу. Оценивая дискуссию между ревизионистами, критиковавшими марксизм, и догматиками, защищавшими его от любой критики, он не видел между ними особой разницы: стремление уберечь идеологическую чистоту от «осквернения», связанного с поисками практических решений, «может в конце концов вылиться в такое осквернение», ведет к тому же самому отходу от постижения действительности, от «практически-критической деятельности, к тому же самому возврату к утопическому дуализму субъекта и объекта, теории и практики, к которым привел ревизионизм»[439].