Доля правды

После конференции он еще раз встретился с Мищик и Соберай, чтобы подытожить все полученные данные. Или почти все — Шацкий утаил результат ночных поисков, связанный с Конспиративным войском польским. Он, конечно, упомянул об этом, но в качестве дополнительной следственной версии к актам не приобщил и не представил им как важный след. Почему? Он почувствовал, что навлек бы большой позор на этот пряничный городок, после чего ему самому стало бы трудно доверять выросшим здесь и влюбленным в Сандомеж гражданам. К тому же он все чаще приходил к выводу, что они не до конца с ним искренни. Что он — тот самый чужак, которому говорят ровно столько, сколько нужно, и ни слова больше. Пожалуй, грешно было так думать о Соберай, симпатия меж ними росла от разговора к разговору, а само присутствие рыжей недотроги доставляло Шацкому удовольствие. Но она была местная, и он не мог довериться ей до конца.

После встречи он вернулся к документам. Он хотел быть уверен, что не проглядел ни единого предложения, ни единого слова, ни единого фрагмента фотографии. Он хотел быть уверен, что в самих документах решение загадки не найти.

5

Большая стрелка висящих над дверью часов приближалась к десяти, а он все еще корпел над бумагами, задумываясь над каждым элементом головоломки — разные версии прокручивались у него в голове наподобие фильмов. Сосредоточенный, погруженный в иной мир, он чуть не подскочил от неожиданности, когда у него под носом раззвонился мобильник. Районное управление полиции. Прокурор Шацкий? У телефона. Он совершенно позабыл, что у него сегодня дежурство, в Сандомеже легче легкого забыть о дежурствах, поскольку обычно не происходит ничего, что требует присутствия прокурора на месте происшествия. Слушая дежурного офицера, он вновь почувствовал себя так же, как утром в магазине: этого не может быть, кто-то потешался над ним.

— Буду через десять минут, — бросил он.

В машине глянул в карту — он знал, где это находится, но не хотелось рисковать. Близко, здесь все близко. Слушая по радио хиты прошлогоднего сезона, миновал автовокзал, свернул влево и запарковался за полицейской патрульной машиной. Темноту на задворках общежития пищевого техникума разгонял свет факелов. Как только он выключил радио, в машину ворвались звуки патриотической песни.

…Реки слез и крови реки,Жутко свободу утратить навеки.

Молимся мы у Твоих алтарей… [103]

Шацкий скис, упав головой на руль. Только не это! Только не очередной патриотический бред! Да еще в сопровождении этой католической, полной нетерпимости и графоманства песни. Мы — лучше, вы — хуже, нас наградить, вас наказать; если уж на то пошло, он не видел большой разницы между «Боже, Ты, который…» и гимном Хорста Весселя [104]. По крайней мере, у немцев не было столько скулежа и подвывания. Он застегнул пиджак, нацепил на лицо стальную маску прокурора и вышел в холодный, пропахший туманом и влагой вечер. Не прошел и десяти шагов, откуда ни возьмись — Маршал. С обеспокоенным лицом полицейский заступил ему дорогу.

— А что вы тут, пан прокурор, делаете?

— Гуляю, — рявкнул Шацкий. — Звонил дежурный, сказал, что поступил сигнал.

— Да ну его, этого Ноцуля, — махнул рукой Маршал. — Усердный уж больно, тут ведь, в сущности, ничего не происходит. Молодежь малость подвыпила, пошумела, а соседи перепугались, решили, что заваруха начнется.

— Вот так себе взяла и подвыпила, и факелы зажгла? — Шацкий не мог понять, почему в глазах у Маршала такое беспокойство. В чем дело? Он решительным шагом направился в сторону сборища, горланящего «Марш-марш, Полония». А то как же! Без песни чокнутых националистов не обойтись!

Было их около дюжины, возраст — от семнадцати до двадцати пяти, одни — бухие, прочие — с факелами. Что они здесь делают? Шацкий слышал, что традиционным местом сбора сандомежских националистов является (по непонятным причинам) старое кладбище советских солдат на окраине города. Пищевой техникум не вязался у него с храмом записных патриотов. Загадка вскоре прояснилась — поодаль, за учебным корпусом находилось небольшое еврейское кладбище. В свете уличного фонаря и факелов был виден лапидарий — многометровая пирамида, сложенная из отдельных надгробий.

Польский воин, жизнь отдай

За народ, за отчий край, —

рычали парни в черных футболках, —

Марш-марш, Полония…

Интересно, знают ли они, что марш написан на украинскую мелодию, подумал Шацкий.