Доля правды

Скрестив руки на груди и опершись о подоконник, Сашка устремил взгляд в пространство; в мешковатой одежке и светлой толстовке он казался крупнее обычного. Марцин подошел, кивком поприветствовал дружка и оперся о подоконник возле него.

— Пешка е4, — проговорил он.

Сашка нахмурился и с уважением кивнул.

— Конь с4, — пробормотал.

Шахматные партии они разыгрывали без передыху, с того самого момента, как познакомились в автобусе, именно тогда Сашка на мобильнике играл в шахматы. Теперь же все выглядело так: у каждого дома была шахматная доска, а в школе они ежедневно делали по одному ходу. С той лишь разницей, что Марцин на обдумывание своего хода мог потратить целый день, а у Сашки и пятнадцати минут не проходило, как он давал ответ на эти ходы. Правда, один раз он попросил время до следующей перемены, и Марцин всю неделю ходил, задрав нос. Но не выиграл ни разу — неведомый русский ген делал Сашку непобедимым.

— Послушай, правильно ли я помню, что твой старик — криминалист, хапуга, живодер и гнида?

— Истинная правда, он действительно полицейский, — отвечал Сашка.

— В понедельник мы были на экскурсии в Сандомеже.

— Сочувствую.

— Посещали подземелья под старой частью города, там, говорят, когда-то лабиринты были, а теперь остался только жуткий коридор, но не исключено, что только его и показывают.

— Ну.

— Я слышал там вой.

— То бишь Мэри наконец-то нашла у себя клитор. Ну, теперь держись.

— Такое… такое адское вытье, из-под земли. Как будто там кого мучают или пытают.

Саша взглянул на приятеля с высоты своего роста. Поднял бровь.

— Я понимаю, как это звучит. Прекрасно понимаю. Но мне это не дает покоя. Знаешь, что там сейчас творится? Свирепствует серийный убийца, уже два трупа, сегодня я прочел, что родители не пускают детей в школу, истерия полная. Будем надеяться, что ничего особенного, скорее всего, так оно и есть, но а если все-таки что-то важное? Глупо бы получилось, правда ведь?

— Вытье, говоришь? Ладно, скажу старику, пусть передаст ихним легавым, может, сгодится. Что-нибудь еще?

— Такой вой — не то ветер, не то стон, не то крик. И еще один звук, я его тогда не мог определить, слишком он был слаб, но сегодня утром я услышал похожий и, кажется, понял.

— Ну?

— Лай. Как будто бешеные собаки там лаяли. Как будто где-то в этих подземельях разводят собак, или там оборотни водятся. Понимаю, конечно, как это звучит…

2

Разговор был коротким и продуктивным, и Шацкий обрадовался, что ему удалось вызвать Мышинского из Варшавы. Умный, быстро соображающий малый, он, правда, немного не соответствовал тому образу, который для себя выбрал. Он был милым и добрым человеком, такой никому свиньи не подложит и удивится, если подложат ему. При этом он делал вид, будто прошел огонь, воду и медные трубы и превратился в холодного, расчетливого циника, который испытывает чисто профессиональный интерес к своей работе. Роль сама по себе отличная, особенно при его профессии, но смысл имеет лишь тогда, когда человек умеет сыграть ее без фальши. Шацкий умел, а тот малый не очень-то. Спасибо, что его актерские способности не имели тут особого значения.

Он решил вымыть кружку после кофе, выскочил из кабинета и в коридоре налетел на Басю Соберай. Из ее рук выпал какой-то сверток. Он тут же наклонился и поднял его — это была картонная коробка размером с толстую книгу, с почтовой наклейкой, очень легкая, будто пустая. Куртуазным жестом он подал ей посылочку.

— Прошу.

Не веря своим глазам, он заметил, что Соберай залилась румянцем, как девочка-подросток, которую поймали на чем-то зазорном, интимном. Она вырвала посылку у него из рук.

— Будьте повнимательней, уважаемый.

Он хотел было огрызнуться, но в этот момент открылась дверь кабинета Мищик, из-за нее выглянула начальница и решительно поманила его пальцем — ученика вызывают к директору. Он пошел, всё еще держа в руках пустую кружку с логотипом «Легия Варшава» [142]. В кабинете у Мищик сидел тип с одутловатым лицом алкоголика и внешностью бродяги, которому, видимо, казалось, что неряшливость — признак спортивной элегантности. Увидев Шацкого, он вскочил и восторженно поздоровался.

— А я болею за «Полонию» [143], — брякнул он, тыча пальцем в кружку.

— За кого, извините?

— Ну… за вторую варшавскую команду…

— Как это? В Варшаве только одна команда, — пошутил Шацкий, чего тот не понял.

— Пан журналист прибыл из Варшавы, пишет большой репортаж о нашем деле, — Мищик помогла этому идиоту выйти из затруднительного положения. — Я пообещала, что он сможет отнять у вас четверть часа, не больше.

В Шацком все заклокотало, но он сдержанно улыбнулся и предложил сразу же перейти к делу, чтобы как можно скорее вернуться к работе.