Соловьиную Песню наводнили прибывшие из ближайшего города стражи порядка. Голден-Халла оставил им данные вычисленных им подельников Бонка, а также рассказал, что лич в пещере был одним из клиентов-наркоманов картеля, который умер от передоза там же и которого Бонк оставил как цепного пса, изредка подкидывая ему на съедение тех, от кого нужно было избавиться.
Хэвор был плох, но стабилен. Изредка приходил в себя и тогда безостановочно болтал. Я зашла к нему попрощаться и подивилась тому, насколько ярко горели его глаза при том, сколь слабым и беспомощным он был, весь обмотанный бинтами, погружённый в облако ядрёного запаха лекарств. Возможно, горячка стёрла часть его воспоминаний, но точно не все, потому что в какой-то момент он сказал:
– Когда я выздоровлю, я первым делом поеду к морю. А, нет, сначала я напишу статью-разоблачение. А потом – к морю!
Если честно, от этого моё сердце вновь болезненно сжалось, потому что перед глазами у меня стояла картина того, каким он был в пещере, и, будто цветное стекло, накладывалась на настоящее.
– Как же ты лихо лича завалила! – восхищался Хэвор, а я старательно смаргивала слёзы, пока он не заметил их, чтобы не расстроить его. – И жаль, что вам пора уезжать. Прямо сегодня ночью, да? Так быстро! Точно надо?
– Точно.
– Но зачем?
Я шмыгнула носом и заговорщицки прижала палец к губам:
– За сенсацией. Держи ушки на макушке, господин Пушшентай. Скоро Седые горы содрогнутся от кое-чего небывалого.
– О-о-о!.. – оценил Хэвор и с мечтательной улыбкой на устах вновь провалился в сон.
В мутные серые пять утра четверга Берти, Тинави и Морган покинули шале.
Время отбытия было выбрано сообща, но почему-то что Страждущая, что Гарвус напоминали скорее унылых жертв безжалостной диктатуры, нежели свободных людей.
– Пошли, пошли, – Берти подпинывал своё крохотное постанывающее войско к двум запряжённым лошадям, арендованным в деревне. Затем развернулся. – Кори!
– Кар? – ответил ворон, сидевший на пороге.
– Проследишь за домом? Морган уезжает ненадолго.
– Пфкар-р-р-как, – расфыркалась птица. «Ты своему псу небось тоже говорил, что ненадолго уезжаешь? А сам уже больше месяца отсутствуешь».
Берти чуть не умер от острого укола совести, но потом проворчал:
– Я предупреждал его, что меня не будет значительное время. К тому же, поверь, в обществе моих студентов ему хорошо. Несколько недель на просторах острова Этерны никому не помешают. Эй, стоп! Тинави! А ну перестала прислоняться к лошади! Она волнуется!
Наконец они уехали.
Кори немного проводил их: в свете восходящего солнца тень ворона на снегу была на удивление большой и успокаивающей, и Голден-Халле не впервые подумалось, что Корвин – не совсем обычный питомец. Когда-то, очень давно, Берти читал историю о десяти премудрых старцах, живущих на Плачущем Холме, каждый из которых после смерти обернулся чёрной птицей с красными глазами. Может ли быть такое, что это не совсем сказка?..
Голден-Халла бросил прощальный взгляд на ворона, заложившего крутой вираж и полетевшего обратно, потом покрепче прижал к себе уснувшую целительным сном Тинави (гребень ей экспериментально воткнули в причёску, и это сработало). Правда, почти сразу Берти спохватился: прах, у неё же там раны не до конца зажили, наверное! Магия или нет, а времени всего ничего прошло!.. – после чего ослабил хватку. Он перестарался: от излишней свободы Страждущая чуть не съехала с лошади. Голден-Халла кое-как поймал её и попробовал более или менее выровнять. В это время лошадь такого же дрыхнувшего Моргана (а он-то с чего спит?!) свернула с дороги и целеустремлённо попёрла в низину, где росла аппетитная снежная хурма.
– А ну стоять! – сцепив зубы, Берти дотянулся до её поводьев и на всякий случай не стал их отпускать.
Как-то так, в раскорячку, они двигались в сторону Долины Колокольчиков, и Голден-Халла клятвенно пообещал себе дописать на латунной табличке на двери своего кабинета что-нибудь в честь этого дня. Например: «Частный сыщик Бертрам Голден-Халла. Великомученик. Святой».
Через пару часов впереди открылось восхитительное зрелище: огромная и бурливая горная река. Она была столь величественной, что лёд не мог сковать её.
Серебряная вода, нестерпимо сверкающая под утренним солнцем, скакала на порогах и заворачивалась в небольшие водовороты у валунов. Через реку вёл мост – массивный, деревянный, с резьбой в виде шишек на каждом столбе.
А на мосту стояла высокая женщина в синей мантии с глубоким меховым капюшоном. Положив на перила локти, она обречённо сжимала руками голову и, видимо, мрачно созерцала воду внизу. Кажется, женщине было не очень хорошо: во всяком случае, морально.
Берти нахмурился.
Странно: что она тут делает без лошади? Рядом ни гостиниц, ни трактиров. Следы на свежем снегу указывают, что незнакомка пришла пешком со стороны леса. Возможно, её ограбили или что-то такое?