Голден-Халла хотел уже окликнуть загадочную женщину, как вдруг заметил пару деталей, заставивших его прикусить язык. Возле незнакомки прямо на деревянном парапете моста расцвела крохотная фиалка… И ещё одна – на снегу, под правой ногой. А на голенищах высоких узких сапог госпожи то проступали, то таяли кружевные узоры изморози.
За долю секунды провернув в голове около дюжины возможных исходов ситуации – это суперспособность всех невротиков, – Голден-Халла в итоге сделал то, что и планировал с самого начала.
– Доброе утро, госпожа! У вас что-то случилось?
Эта мысль зацепила следующую: зачастую, чем увереннее человек в своих силах, тем он великодушнее – ведь мир кажется ему отличным и безопасным местом. Именно поэтому стоит всегда начинать с себя.
Между тем могущественная альва, хозяйка мертвецов с горы Совермор, вздрогнула и повернулась к сыщику. Лицо Фионы оказалось ровно таким, чтобы идеально смотреться в сборниках старых сказок – красивое, но немного странное, будто иллюстратор уже так привык рисовать неведомых зверюшек, что просто женщина удаётся ему с трудом. Её лавандовые глаза непонимающе скользнули по Тинави, Моргану и наконец остановились на улыбающейся физиономии Голден-Халлы.
– Вы вообще знаете, кто я? – спросила она не столь оскорблённо, сколь удивлённо.
– Да. А вы – кто я? – лукаво сощурился Берти.
– А разве должна? – Фиона приподняла бровь.
– Да нет, наверное. Хотя тщеславная часть меня надеялась, что в Седых горах уже вовсю сочиняют песни о великолепном Берти Голден-Халле, сыщике, который может помочь даже в самых безвыходных ситуациях…
Бровь альвы поднялась ещё выше. Проснулись Тинави и Морган, и, умнички такие, не стали с ходу влезать в разговор, хотя от Гарвуса явственно исходила аура множества непечатных слов, так и грозящих вырваться наружу. Наверное, потом водопадом хлынут.
Вдруг Фиона сделала кое-что странное. Оттолкнувшись от перил, она в несколько шагов приблизилась к путникам и, поочередно взяв руку каждого… понюхала их. Выглядело это совершенно дико, все трое так опешили, что даже не стали возражать.
– Э, – наконец выдавил Берти. – Это какой-то обычай?
– Можно и так сказать.
– Нам вас тоже понюхать? – с сомнением уточнила Тинави.
– Я не буду этого делать, – тотчас процедил Морган.
– И не надо, – заверила фон Сортерберг, вновь отходя к перилам. – Лучше помогите мне, раз так кичитесь своей репутацией спасателей.
– Это только он кичится, – Гарвус качнул подбородком в сторону Берти. – Лично я предпочитаю, чтобы меня не дёргали почём зря.
– Вы какой-то слишком дерзкий для смертного, нет? – хмыкнула Фиона. – Или ещё не проснулись до конца, раз никак не сообразите, что я могу вас убить?
– Я бы не гордился таким умением. Не то чтобы оно какое-то выдающееся.
– Морган, заткнись, – прошипела Тинави, сделав страшные глаза.
Жестокая правда состояла в том, что невыспавшемуся Гарвусу, да ещё и перенервничавшему в предыдущие дни (что он, конечно же, не показывал), и впрямь море было по колено. И это, увы, не являлось комплиментом.
Берти всё вглядывался в лицо альвы, пытаясь понять, что стоит за её поведением. Как-то не так он представлял себе грозу Норшвайна, о которой сложено столько легенд, которая стольких увела в свой хрустально-цветочный потусторонний двор… В городах вроде Врат Солнца было принято выцарапывать изображения ладоней с горсткой фиалок на дверях домов, из которых
Альва выглядела очень по-человечески. Казалось, она недавно пережила нечто горькое, что затем попробовала перекрыть чем-то духоподъёмным, но в итоге облажалась и теперь покачивалась на волнах смятения, раздражения и уныния… «Дай ей стенку – будет биться; дай вина – решит напиться; раз-два-три-четыре-пять – жизнь не жизнь, а тлен опять», – вспомнил подходящую случаю считалочку Голден-Халла.
– Расскажите, что случилось, и я постараюсь помочь вам, – кивнул он, спрыгивая с лошади. Общаться лучше, находясь на одном уровне с человеком.
Фиона вздохнула, вновь поставила локоть на перила и поведала свою историю.