– Я знаю, что ты хочешь сказать, Берти. Так вот: ей не придётся взрываться. И, конечно, вам не придётся убивать Силграса, хотя я подозреваю, что по его плану это было кульминацией вашей миссии… О которой он в своей отвратительной манере умолчал, – Хегола вздохнул, – чтобы потом просто поставить вас перед фактом: «Убейте меня, не то я уничтожу Седые горы».
Морган нахмурился:
– А сам он себя убить не может, кстати? Обязательно нужны волонтёры?
Я аж поперхнулась от такого беспардонного вопроса, Берти возмущённо ткнул Моргана под ребро, а Хегола только хмыкнул.
– Это вы у него потом спросите. Когда всё закончится. Но, если без шуток: зазор между завершением заклинания и взрывом звезды слишком мал, и, я уверен, Силграс не стал бы рисковать, полагаясь на самого себя… В предложенном тобой варианте, доктор Морган, его рука могла бы дрогнуть. Так или иначе, теперь Силграсу вообще не придётся умирать. У меня есть то, что предоставит ему необходимую силу для заклинания. Я не могу расколдовать Долину сам: никто, кроме альва, не может снять наложенные им чары. Но я дам Авалати один объект, уничтожение которого высвободит достаточное количество энергии для того, чтобы Долина вернулась, а жизнь и магия Авалати остались при нём.
– И что же это за объект? – протянул Морган так, будто пытался завалить нерадивого Хеголу на экзамене.
Тот поворошил угли, прежде чем ответить. Из глубины леса тянуло ароматами цветов, раскрывающихся после заката, от костра – жареным мясом. В ивах шумел ветер, распевались в кустах птицы…
– Моя душа, – наконец негромко произнёс Хегола.
И вся роща от этих слов будто бы судорожно вздохнула – и умолкла. Вместе с ней замерла я.
Вот прах…
– Вы уже в курсе, что все эти годы я убивал и поглощал нежить. – Хегола встал и начал ходить вокруг костра. – Многие считают, что причина этому – моё желание стать сильнее, чтобы лучше защищать Седые горы. Но в основе моих действий была другая цель… Я всегда хотел лишь одного: расколдовать Долину Колокольчиков. Я понимал, что, когда и если Силграс вернётся, ему не хватит сил всё исправить. Я изучал самые разные варианты и выяснил, что один раз за свою жизнь альвы могут использовать вместо звезды, из которой черпают силы, другой источник энергии. А именно – чужую искру. Вероятно, вы в курсе, что при угасании искры высвобождается некоторое количество унни, которую можно собрать и превратить в заклинание… Такую энергию и способен использовать альв вместо звезды. Правда, не исключено, что её просто не хватит для расколдовывания Долины. Чтобы всё получилось, жертвенная искра должна принадлежать невероятному, фантастическому и могущественному существу… Признаться, поначалу я думал о том, чтобы «расплатиться» за Долину искрой Лешего, – Хегола хмыкнул. – Но расчёты показали, что она не вполне подходит. Важно, чтобы искра была не только яркой, но и странной, не от мира сего, дикой… В этом случае шансов гораздо больше. И тогда я понял, что решение находится прямо у меня в руках. Точнее, в груди, – Тофф приложил пальцы к куртке. – После смерти во мне оказалось две искры сразу: золотая и зелёная. Уникальнее не придумаешь. И вот все эти годы я занимался тем, что сращивал их в одну и становился сильнее, чтобы в нужный момент отдать свою душу Силграсу Авалати. Я вижу, что вы придумали многое, – он кивнул на листы бумаги с идеями, записанными мной в Сонном Облаке, которые я как раз вытащила, надеясь показать ему, и успела только разложить у костра. – И я тоже думал обо всём этом: времени было достаточно. Но, к сожалению, мой вариант с искрой – единственный, который может сработать.
Хегола замолчал, молчали и мы.
Где-то вдалеке протяжно завыл волк – интересно, о чём он так тоскует? – и Тофф неожиданно приложил руки ко рту и издал ответный скуляще-воющий звук. Несколько мгновений в лесу стояла плотная тишина, после чего зверь коротко, куда более бодро тявкнул и замолчал. Если бы волки умели теряться, я бы предположила, что Хегола только что указал заблудившемуся одиночке путь.
Мне же этого краткого диалога хватило, чтобы собраться с мыслями.
– Хегола, неужели ты готов умереть, не увидев Долину?
– Так я уже мёртв. – Его губы искривила улыбка. – Об этом легко забыть: в конце концов, в мире не так много бегающих и разговаривающих трупов, но это не отменяет того факта, что я погиб давным-давно.
Берти поморщился.
– Не хочу преуменьшать случившееся в Асулене, но, согласись, то, что происходит с тобой сейчас – это всё-таки жизнь, а не смерть… Да, у тебя не бьётся сердце. Но при этом ты вполне себе ешь – я видел твой гурманский погреб, и знаю, о чём говорю, – ты всё видишь, слышишь, чувствуешь, прах побери! Более того – ты поразительно ловко обращаешься с собственной судьбой, дай небо всем такую энергию. Да у тебя даже есть та, кто любит тебя без памяти… Как можно, – голос Берти стал напряжённее и жёстче, – как можно сравнивать всё это богатство со смертью? Со стылой, бесконечно тёмной, безнадёжной,