И вот мы приземлились на уже знакомом утёсе.
Какое-то время мы с горящими глазами просто стояли, не решаясь шевельнуться, друг напротив друг друга.
– Я не хочу забывать это никогда-никогда, – наконец выдохнула я, глядя то на свои полупрозрачные руки, то на такого же эфемерного Голден-Халлу.
– Я тоже, Тинави, – он счастливо улыбнулся. – Я тоже.
Я присела на корточки и указала на серебристую капельку на траве. Потом – ещё на одну, поблёскивающую поодаль. Если смотреть издалека, становилось ясно, что они выстраиваются в цепочку, пусть и редкую.
– Я тогда обратила вниманиё на эти следы, но не поняла, что это, – объяснила я. – А когда Оэло сказал про магических животных, меня осенило. Как-то раз единорог, принадлежащий принцу Лиссаю, в отчаянном желании полакомиться ежевикой самоотверженно попёр к ней прямо сквозь колючие заросли и закономерно ободрался до крови. Так вот это – кровь единорога!
Берти, подхвативший одну каплю на палец и как раз с любопытством лизнувший её, поперхнулся.
– То есть ты предполагаешь, что госпожа Соома помогает раненому единорогу вместо того, чтобы возвращаться домой? – Голден-Халла догадливо кивнул и повернулся в сторону обрыва.
– Здесь кто угодно может навернуться, – вслух стала развивать мысль я. – А уж животное, которое, скажем, испугалось незнакомой леди, идущей к нему с кожаным мешочком наперевес, – тем более. В терновой роще неподалёку как раз виднелись следы того, что кто-то крупный проскакал сквозь неё сломя голову… Единорог наверняка уже был на взводе к моменту появления Соомы: магические животные остро чувствуют любые изменения унни, и такая штука, как прилетевший не пойми откуда Овердил, наверняка вызвала у него беспокойство. И вид деловой Соомы, пусть она и не желала единорогу зла, заставил его метнуться прочь, не разбирая дороги. Сквозь терновые заросли, где он поранился, потом сквозь долину, прямиком по утёсу и – бамс. Вниз. Возможно, он увидел краешек туманной полосы и хотел спрятаться в ней, не зная, что дальше – обрыв.
– Похоже на правду, ведь дикие единороги в большинстве своём очень осторожны, – кивнул Берти. – Такова их генетическая память. Помню, когда я учился на правовом факультете, мы проходили историю борьбы с браконьерами… Так вот, около тысячи лет назад «единорожье» браконьерство шло первым по распространению и жестокости, и именно поэтому сейчас единорогов так мало. Их просто перебили. Немудрено, что потомки оставшихся такие пугливые: впитали осторожность с молоком матери.
Мы подошли к обрыву и, помахав руками, чтобы разогнать туман, стали прицельно всматриваться в подножие склона.
– Я вижу их! – вскоре воскликнул Голден-Халла. – Давай за мной!
И уже привычными невесомыми прыжками мы стали спускаться в снежную долину.
В своём временном бестелесном состоянии я совсем не чувствовала холода – в отличие от госпожи Соомы. Жительница Овердила, сейчас выглядящая как нормальная женщина из плоти и крови, одетая в удобную короткую мантию и штаны, обнимала лежащего на боку единорога, и её нехило колотило, а кончики пальцев и носа совсем покраснели, замёрзнув.
И одежда, и волосы Соомы были белыми – как и единорог, как и снег кругом. Неудивительно, что прежде мы их не заметили.
Увидев нас, жительница Города Бликов недоумённо вскинула голову и, сначала вскрикнув от удивления, потом быстро и сурово заговорила, указывая то на передние ноги грустного, но смирного единорога, укутанные дымкой волшебства, то на заднюю – окровавленную. Наши с Берти лица вытянулись: мы не понимали речь Соомы.
О, прах. Видимо, тогда как мы сейчас говорили на языке Овердила, она использовала норшвайнский. И разница наших состояний не позволяла нам толком понимать друг друга.
– Ничего, думаю, ситуация и так ясна! – отмахнулся Берти. – Использовать пыльцу рано: став плотными, мы с тобой не сможем забраться вверх по утёсу, а эфемерная Соома не сможет как следует удерживать единорога… А ей нужно будет это сделать. Потому что я, конечно, не эксперт в лечебной магии, но попросту срастить пару костей этому парню могу.
Слово «попросту» в отношении исцеления переломов напрягло меня. Слишком хорошо я помнила из собственного опыта, как печально живётся, если знахарь сделал что-то не так.
– Погоди, Голден-Халла! Дай я тоже посмотрю.
В итоге мы втроём с Соомой ощупали ногу единорога. Он приподнял голову. Его ресницы трепетали, пока он пристально следил за нашими действиями, но терпел. Сердце от страха у него билось так, что было, кажется, слышно за милю. Вот трусишка! Я сгоняла на утёс за календулой и корнем окопника, которые знахари используют для усиления действия заживляющих кости заклинаний, Соома крепко прижала единорога к снегу, и Берти в конце концов успешно срастил его сломанную ногу.
Животное тотчас вскочило, явив недюжинную силу и буквально раскидав нас по сторонам, и, не успели мы моргнуть, как единорог уже умчался прочь по снежной долине.
– А вы успели собрать пыльцу? – обратилась я к Сооме, демонстрируя ей наш с Берти мешочек.