Я уже приготовилась соврать, чтобы случайно не ступить на тропу, где каждый шаг заставляет тебя увязать в чужих секретах, но вдруг поняла, что не хочу лгать Голден-Халле. Просто не хочу, и всё, категорически.
– Долгая история, – вздохнула я. – Иногда правительство поступает крайне несправедливо.
– Да уж, – Берти потрогал шею, где у него был длинный тонкий шрам.
Мы стояли на границе тайного хода.
– Спасибо, что приютила нас, Нив, – сказала я на прощанье призрачной девушке, которая, отоспавшись и подержав меня за руку, нашла в себе силы проявиться.
– Не теряйтесь больше в горах, – проговорила она на прощанье. – Голат далеко не всё смог очистить от нежити и тёмных духов. И я не хочу, чтобы однажды он сказал, что вернул домой тела двух путешественников в лесной одежде, оступившихся на неверной дорожке.
Мы шли по тоннелю минут пятнадцать, прежде чем оказались на вчерашней площадке для телепорта: здесь люк скрывался под одним из выпуклых узоров на белом камне. Сев рядышком, одинаково обхватив колени, Берти и я любовались дубовой рощей. Её великолепие, сначала яркое и контрастное, постепенно погружалось в ровные золотистые лучи вечернего солнца.
– Представляю себе эмоции Силграса, когда он увидит, что мы как ни в чём не бывало выходим из Асулена, – усмехнулась я.
– Спустя сутки, ага. – Берти покачал головой. – Я не уверен, что он до сих пор нас ждёт. Разве что разбил палатку посреди долины и всё это время просидел в глубокой медитации. Но мне кажется, у нашего альва не такой характер, чтобы он спокойно воспринимал удары судьбы вроде двух внезапно исчезнувших волонтёров.
– Как считаешь, нам стоит говорить ему о Хеголе? – Я задумалась. – Или, может, нужно сначала провести небольшое расследование: получше изучить Рассветную башню и всё такое?
– Я смотрю, тебе одной встречи с плотоядными тенями не хватило? Закат, Тинави! Нам надо будет мчать из Асулена, сверкая пяточками, пока колокола не решили позвенеть на бис!
– Ай, точно!.. Я совсем забыла.
И тут, когда один совсем низкий янтарный луч солнца мазнул меня по щеке, символы древнего языка под нами замерцали. Воздух снова сгустился, совсем как вчера, а всё вокруг затопило плотным малиновым светом.
Так-так. А вот этого цвета вчера не было… Лицо у меня вытянулось.
Лишь бы не разорвало.
Берти посмотрел на меня и до того, как мир исчез, успел ободряюще взять за руку. Я сжала его ладонь в ответ.
15. Когда зажжётся первая звезда
Все шолоховские дети бесконечно упрашивают своих родителей строить им дома на деревьях. По статистике те, кому отказывают в этой просьбе, чаще всего впоследствии переезжают в квартал Роща Грёз, знаменитый именно такой архитектурой.
– Тинави, это не Асулен.
– Вижу… Зато нас хотя бы не расщепило.
– Боги-хранители! А что, могло?!
– Мм. Да. Ты не знал?
– Боги-хранители!.. – повторил сыщик.
Ведя этот диалог, мы с Берти задумчиво пялились в никуда.
Площадка для телепорта, на которую мы попали, была точь-в-точь как предыдущие две. Вот только находилась она на плоской, как блин, вершине горы. Перепад высот оказался настолько резким, что у меня перехватило дыхание. Под нами проплывали облака, окрашенные нежным розовато-персиковым цветом. Вдалеке мы снова увидели пик Осколрог – наш неизменный ориентир. Правда, теперь он оказался с другой стороны относительно солнца: кажется, на сей раз нас унесло куда-то на восток.
– А здесь красиво, – сказал Берти, когда мимо промчалась стая диких птиц.
– И холодно, – поёжилась я.
Потому что мы снова оказались в одной из заснеженных зон – и теперь стремительно одевались, стуча зубами.
– Получается, господин Голат решил переместиться из Асулена сюда, а уже отсюда отправился домой, – протянула я, когда мы с Берти начали спуск по узкой тропинке, опоясывающей гору. – Интересно, почему колдун так поступил?.. Охотился на кого-то? Спасал? И вообще. Шустро он!
– Неугомонный мужик, – согласился Берти. – Я даже жалею, что мы с ним в итоге не познакомились. О, смотри, козы.
И впрямь: под нами к отвесной скале жалось несколько горных коз. Их седым бородам могли позавидовать старцы из Башни магов, а в глазах с горизонтальными зрачками плескалось лишь спокойствие и презрение. Козы лихо распластались вдоль совершенно вертикальных камней, под ними были сотни метров пустоты, а они лишь флегматично, не моргая, жевали какие-то ветки.
– Знаешь, я уже как-то стал привыкать к тому, что ни праха не контролирую в этой поездке. – Голден-Халла шёл, спрятав руки в карманы и пиная кусочек льда. – Интересно, что это – мудрость или смирение?
– Усталость, – отозвалась я.