В её молочном свете пейзаж за окном проступил во всей красе. Вспыхнули белым барханы искрящегося снега, стал очерченнее и строже лес, дремлющий под своим сахарным одеялом. Пляшущие магические огоньки с любопытством потянулись из чащи на опушку.
А наверху озарилось небо: манящее, бездонное, полное обещаний. То же самое небо, на которое, возможно, сейчас смотрят мои друзья в Шолохе. Летнее небо – во что совершенно не верится здесь, в вечной зиме – со звёздами, крупными, как бриллианты в диадеме эльфийской владычицы. Перламутровая тропа Млечного Пути так и шепчет: вперёд, вперёд… Что бы ни случилось – вперёд.
Последние слова я едва слышно шепнула вслух.
– Да, – так же тихо ответил Берти и улыбнулся.
23. Князь Нежити
Я помню своего подчинённого Берти в те времена, когда он ещё был юным хулиганом и крайне жёстко давал отпор обидчикам. Он и сейчас умеет делать это, но… только после того, как даст противнику несколько шансов одуматься. Боюсь, такое милосердие не доведёт его до добра.
Утренний свет в горах был похож на лисицу: тёплый и рыжий, он стремительно пробежал по лесу, по снежной пустоши, по холму, на котором стоял дом Моргана, затем с любопытством заглянул в окна и, рассудив, что это хорошее место, обосновался внутри.
Млея под тающими, будто тёплое масло, лучами солнца, Берти заварил чай, пахнущий мёдом и ромашкой, погладил на прощанье Корвина и отправился в Соловьиную Песню. На этот раз он честно предупредил Тинави и Моргана о своём уходе. Они вроде как даже поняли, о чём он, хотя тот и докладывался им, пока они бессовестно дрыхли: Моргану – стоя прямо над ним, но на сей раз не шёпотом, а громко и чётко (чтобы тот опять не решил, что Берти – призрак), а Тинави – вежливо от порога, приоткрыв её дверь.
На всякий случай на первом этаже Голден-Халла оставил ещё и записку: «Мой план на день: добиться значительного прорыва в деле о Хеголе Тоффе. Вернусь вечером». А потом, подумав, добавил ещё одну: «Вы классные. Пожалуйста, не поубивайте друг друга!» И – для красивого числа – третью: «Морган, ты не в курсе, но тебе Тинави расскажет: мы с ней поклялись на мизинчиках, что до самого конца будем искать ещё идеи касательно Силграса. Здорово, если ты, со всей мощью своего интеллекта, присоединишься к нам. Без обязательств: третий вариант никуда не девается».
В деревне Берти первым делом направился в булочную «Гвоздика и кориандр» – эпицентр слухов по утрам, когда добрая половина жителей забегала туда за свежими булочками и багетами.
– Господин Берти! – ахнула Патти. – Вы всё-таки вернулись! А я догадывалась, что так и случится. Доктор Морган передал вам трдельник от меня?
– Ого, а должен был? Вот зараза. Не передал. Сам сожрал, наверное. Как твои дела, милая?
Берти прихватил такую же, как принято у местных, крохотную чашечку кофе – он любил мимикрировать – и устроился на высоком табурете. В ходе лёгкой беседы с госпожой Вареши он с некоторым удивлением выяснил, что его друг-мизантроп недавно приходил поболтать с булочницей.
«Обалдеть, – подумал Голден-Халла. – Он послушался моего совета! Боги-хранители. Я что, власть над ним имею?»
– Слушай, Патти, – решив, что пора перейти к делу, сыщик слизнул сливочные усы, оставшиеся после поглощения ванильной трубочки, и понизил голос: – А ты что-нибудь знаешь об отшельнике-колдуне по имени Голат?
Госпожа Вареши не успела и рта открыть, как сзади, от витрины, у которой сидело двое местных охотников, раздалось важное:
– Мы знаем! Ещё как знаем! Как не знать Голата?
«Так я и думал, – про себя хмыкнул Берти. – Подслушивают – и даже не стесняются этого. А ещё скучают. Идеально!».
С благословения Патти он пересел к говорливым охотникам. Булочнице всё равно нужно было заняться клиентами, которые потянулись нескончаемой зевающей вереницей, едва колокол на часовой башне пробил девять утра.
– Этот отшельник раньше жил здесь неподалёку, – неспешно докладывал пожилой охотник с окладистой курчавой бородой. Его звали Лоччо. – Лет десять назад, наверное, переехал.
«Ура! – Берти мысленно улыбнулся. – Я так и знал, что деревня, о которой рассказывала Нив, окажется именно Соловьиной Песней. Весенних зон в Седых горах не так уж много, а эта – неподалёку от телепорта, что было удобно для Голата. И, в конце концов, всем известно, что мир тесен. А горы ещё теснее, как бы оскорбительно для них это ни звучало…»
– Мутный он был, конечно, нелюдимый, – обстоятельно продолжал Лоччо. – Приходил в деревню дай небо раз в дюжину дней, чтобы еды купить. Всё молчал, всегда в низко опущенном капюшоне, дружбы ни с кем не водил.