Долгое время я сидел, не зная, как мне поступить. Мысли мои путались. Первым моим желанием было позвать кого-нибудь на помощь, но я так и не решился этого сделать, боялся, что меня обвинят в убийстве. Могли бы найтись свидетели, которые подтвердили бы, что мы яростно спорили, рана на голове Морстана также свидетельствовала бы в пользу убийства. А потом началось бы расследование, в результате чего полиция непременно разнюхала бы о сокровищах. Вот это-то меня больше всего и беспокоило, я не хотел, чтобы о них кто-нибудь знал. В разговоре Морстан упомянул мне, что никому не известно, куда он отправился. Именно тогда я и решил – пусть уж об этом никто никогда и не узнает.
Я стоял, обдумывая, что мне делать, и тут в дверях появился мой слуга, Лал Чодар. Он скользнул в комнату и быстро запер за собой дверь. «Не беспокойтесь, сахиб», – заговорил он. – «Никто не узнает о том, что вы убили его. Давайте спрячем тело, и – дело с концом». «Я не убивал его», – ответил я. Лал Чодар, улыбаясь, закивал головой. «Я все слышал, сахиб», – шептал он. – «Я слышал, как вы ссорились, и слышал удар. Но губы мои будут молчать. Не беспокойтесь, в доме все спят, давайте быстренько избавимся от тела». Его слова и решили все дело. Я подумал, что если уж мой слуга не верит в мою невиновность, то что тогда говорить о двенадцати придурках – присяжных?! В ту же ночь мы с Лалом Чодаром избавились от тела. Последующие несколько дней в Лондоне только и было разговоров, что о таинственном исчезновении капитана Морстана. Чуть позже из того, что я вам расскажу, вы поймете – я ни в чем не виноват, единственная моя ошибка состоит в том, что я подался на уговоры слуги и, скрыв тело и драгоценности, лишил дочь Морстана ее законной части. Вам придется восстановить справедливость. А теперь слушайте меня внимательно. Сокровища спрятаны…».
– В то же самое мгновение гримаса ужаса исказила лицо отца. Глаза его засверкали диким огнем, челюсть задрожала. Он завизжал голосом, которого мне никогда не забыть: «Уберите его! Ради Бога, уберите его!». Мы с братом, повернув головы, посмотрели в окно, куда был устремлен взгляд отца. Чья-то устрашающая физиономия смотрела на нас из темноты улицы. Я рассмотрел бороду, дьявольской злобы глаза и нос, расплющенный об оконное стекло. Меня поразила застывшая на физиономии жестокое выражение. На секунду мы с братом опешили, затем бросились к окну, но за ним уже никого не было. Когда мы вернулись к отцу, он был уже мертв. Голова его была беспомощно повернута набок, пульс не прослушивался.
В ту же самую ночь мы обшарили весь сад, но не нашли и следа жуткого пришельца. Был, правда, какой-то отпечаток на клумбе, но такой маленький, едва ли его мог оставить взрослый мужчина. Вот так – за исключением этого непонятного следа, ничто не говорило о присутствии возле нашего дома посторонних. Прошло немного времени и нам начало казаться, что никакой бородатой физиономии и не было вовсе. Возможно, все это было игрой нашего воображения. Однако, довольно скоро мы получили весьма убедительное свидетельство того, что вокруг нас происходят какие-то странные события. К примеру, однажды, войдя в комнату отца, мы обнаружили, что окно открыто, а в ящиках и коробках все основательно перевернуто. На комоде лежал клочок бумаги со словами «Знак четырех», написанных неровным, корявым почерком. Кто их написал, и что они – для нас это было сплошной загадкой. Все ценные вещи в комнате оставались на своих местах. Странно, но грабители ничего не украли. Мы с братом попытались связать это удивительное происшествие с постоянным страхом, который преследовал отца всю его жизнь. Однако и этот логический ход не принес нам никакой разгадки.
Вздохнув, человечек замолчал. Некоторое время он сидел, задумчиво попыхивая кальяном. Мы сидели, погруженные каждый в свои мысли. Признаться, этот удивительный рассказ нас озадачил. Услышав повествование о смерти своего отца, мисс Морстан побледнела. Мне показалось, что она близка к обмороку. Я торопливо налил стакан воды из стоявшего на столике хрустального кувшина и протянул ей. Девушка приняла его. Шерлок Холмс сидел, откинувшись на спинку кресла. На лице его было все то же отсутствующее выражение, но по блеску его полуприкрытых глаз я понял, что вся эта история вызывает у моего друга живейший интерес. Глядя на Холмса, я вспоминал о том, что именно сегодня он уныло жаловался на беспросветную тоску своей жизни. Теперь перед ним стояла очередная проблема, требующая полной концентрации его ищущего ума. Мистер Тадеуш Шолто с гордостью оглядывал нас, явно удовлетворенный тем ошеломляющим впечатлением, которое произвело на нас его повествование. Еще несколько раз затянувшись, он продолжил: