Doll Хаус. Собиратель кукол

У меня четыре сестры, так что я рос в семье, переполненной женщинами. Пока мне не исполнилось два, соседи думали, что Айлин Малленс произвела на свет очередную девчонку. Каждый раз, когда мы находим очередную жертву, я представляю на ее месте одну из сестер. Я думаю о подрастающих племянницах, и о том, что одна из них может попасться в его лапы, если я ничего не сделаю.

Хуже всего стоять у двери жертвы и ждать, когда тебе откроют. Дверь распахивается, и ты видишь встревоженные глаза её папы, мамы или еще кого-то, кто столько времени беспокоился о своей девочке. Ты вынужден промямлить, что их любимой дочки, внучки и жены больше нет. И даже попрощаться с ней нельзя, потому что он забирает у них не только жизни, но и человеческий вид.

— Простите меня, девчонки! — шепчу я.

Я сажусь за стол, и сам не замечаю, как проваливаюсь в сон. Первое, что я вижу, разлепив веки — это кекс с голубой глазурью и воткнутой в нее свечкой. Он словно насмехается надо мной.

Я хватаю кекс и вылетаю из кабинета.

— Кто оставил это на моем столе?! — рычу я так громко, что стёкла дребезжат.

За столами повисает гробовая тишина. Все уставились на меня в ужасе.

— У нас нет поводов для праздника! Там на доске скоро появится еще одна фотография, а мы даже ни на шаг не приблизились! В морге новые три коробки, а вы решили, что самое время устроить пьянку!

— Босс, это я, — говорит чуть живой от страха Саймон. — Просто у вас же сегодня день рождения, и я хотел хоть как-то подбодрить.

Я подхожу к Саймону, демонстративно задуваю свечку прямо перед его носом и сжимаю кекс в руке, пока тесто и крем не начинает вылезать между пальцев. Тогда я смачно вытираю руку о его голубую рубашку, наблюдая, как на ней расплывается жирное пятно.

— Простите, босс! — умоляет он.

— Работай лучше, а не оставляй треклятые кексы на моём столе! И вас это тоже касается! — выкрикиваю так громко, как только могу.

В сопровождении гробового молчания я возвращаюсь к себе. Вытирая крем с пальцев, раздумываю, не заночевать ли в отделе. Кэтрин, должно быть, устроила праздник, а я просто не могу улыбаться гостям и радоваться жизни, когда так всех подвожу. И жену бросить тоже не могу. Каково ей будет, если я не появлюсь?

— Ну же, Малленс, соберись, — говорю я себе.

* * *

Дом погружен в темноту, и в голову закрадываются неприятные мыслишки. Либо кто-то вломился, либо Кэтрин устроила очередную вечеринку-сюрприз. Уж лучше первое. Тогда можно будет расквасить кому-нибудь морду и выпустить пар.

Я зажигаю свет, проверяю пистолет в кобуре и иду в гостиную. Кэтрин сидит в кресле и курит. Сердце выделывает в груди бешеный кульбит. Она бросила курить лет десять назад, и если жена опять потянулась к зажигалке, дело — дрянь.

— Почему сидишь в темноте?

— Жду тебя, — говорит она, а взгляд всё так же направлен в стену.

— Я уж подумал, что сейчас толпа гостей выскочит из-за дивана.

— Ты все это ненавидишь, — констатирует она факт.

Я целую ее, но жена не реагирует. Холодная и отстранённая, такая непохожая на Кэтрин, которая готовит мне ланч и настаивает на ежегодных чекапах.

— Милая, ты из-за вечеринки расстроилась? — спрашиваю я ласково.

— Нет, это твой день! Ты можешь провести его так, как хочешь, — говорит она безучастно.

— Кэтрин, это из-за того, что случилось в прошлом месяце?

Она молчит. Невынашивание беременности. Два слова, которые превратили нашу жизнь в ад. Семь выкидышей за десять лет брака. Это случалось на разных сроках. Даже на седьмом месяце.

Я помню ту ночь очень ярко. Я проснулся оттого, что лежу на чём-то до такой степени мокром, что матрас хлюпает. Откинув одеяло, я обомлел. Под Кэтрин матрас пропитался кровью до самого основания кровати. Кровотечение было настолько массивным, что приехавшие парамедики буквально вытащили ее с того света. С тех пор интимная жизнь стала для неё пыткой, приводящей к боли, ужасу и опустошению.

Я опускаюсь рядом с ней на колени и заглядываю в глаза.

— Мы ещё молоды, всё получится! Времени навалом! — говорю я с улыбкой.

— Нет у меня больше времени, Фрэнни, — бросает она и нервно затягивается. Я смотрю на пачку сигарет и давлюсь слюной. Как же хочется закурить.

— О чём ты?

Сейчас произойдёт то, после чего жизнь уже не будет прежней. Шаг до катастрофы.

По ее щеке катится слеза, губы сжаты в полосочку.

— Кэтрин, что случилось? — Я беру жену за руку. Она никак не реагирует на прикосновения.

Кэтрин, молча, протягивает мне сигаретную пачку и зажигалку. Я ничего не понимаю. Она так уговаривала меня бросить курить и попробовать еще, когда восстановится.

— У меня рак, Фрэнни, — говорит она скороговоркой и закрывает лицо ладонями.

— Ты уверена? — хватаюсь за соломинку.

— Да. Все кончено. Не нужно больше волноваться, что у нас нет детей.

— Ты была у нескольких врачей?

Она кивает, заливаясь слезами.

— Кэтрин, это же не приговор. Мы победим эту гадость! — убеждаю я ее и тихо добавляю: — Я же с тобой.

— Тебе нет больше смысла быть со мной! — Глаза ее почти сухие, а голос режет сталью. — Я дам тебе развод. У тебя еще вдоволь времени, чтоб начать всё сначала.