Doll Хаус. Собиратель кукол

Чья-то рука впивается в плечо и рывком разворачивает меня на сто восемьдесят градусов. Мне едва удается удержаться на ногах.

— С тобой разговариваю! — рявкает он, прижимая меня спиной к детской горке.

Мне плохо морально и физически. Сейчас точно вырвет на этого мерзкого типа, от которого несет сигаретами и гнилыми зубами.

— Да пошел ты! — выдыхаю и зажмуриваюсь, готовясь к удару.

Но в следующий момент его просто отрывает от меня какая-то невероятная сила. Я открываю глаза.

Я вижу Митчелл, который только что «приласкал» гопника коленом в пах. Тот корчится на земле и зажимает покалеченное место руками. Митчелл перешагивает кусок скулящей биомассы и идёт ко мне.

— Ты в порядке?

— Какое тебе дело? — отвечаю максимально дерзко.

Разворачиваюсь и хочу пойти прочь, но он хватает меня за руку.

— Пойдём домой, — говорит тихо и ласково. От его тона в груди становится больно и тепло одновременно.

— Не пойду, — упрямлюсь я почти готовая сдаться.

— Ты пила? — предполагает он.

— Как и ты!

— И какой идиот продал тебе спиртное?! Пойдём уже!

Митчелл приобнимает меня за талию и ведет прочь, а парень все еще ползает по земле и осыпает нас отборным матом.

Дома Митчелл снимает с меня пальто, а потом присаживается на корточки и аккуратно разувает, а я придерживаюсь за его плечо, чтоб не рухнуть. Меня начинает мутить еще сильнее, когда в нос ударяет запах хлорки.

— Почему так пахнет чистящими средствами?

— Вино на ковёр пролилось.

— Клэр пролила? — зачем-то уточняю я.

— Кто?

— Ну эта твоя губастая

— Ну да — Он обезоруживает меня улыбкой.

— И ты ее не прибил?

— Нет, она в порядке.

Митчелл, как ребёнка, берет меня за ручку и ведет на кухню. Усаживает на стул, с которого я едва не стекаю как желе.

Мне очень хочется спать. А еще избавиться от остатков ликёра в желудке. А еще отхлестать его по щекам. И поцеловать. И сказать, как он мне дорог.

— Что ж ты так накидалась? — Смешок. Добрый. Непрезрительный. — Первый раз?

— Ага. Мне так плохо, Митчелл! — жалуюсь я.

Он понимает слова буквально и ставит на стол передо мной металлическую миску для замешивания теста. И вовремя. Содержимое желудка обильным потоком выливается в миску, марая блестящие бока и унося с собой пряди моих волос. Рука Митчелла придерживает волосы на затылке, пока меня выворачивает снова и снова. Я больше никогда не буду пить.

Давай! Скажи ему, как ты его любишь! Жалкое существо, перемазанное рвотой. Дотрагиваюсь языком до шершавых зубов и содрогаюсь от омерзения.

— Это ничего, ласточка. — Тон сострадательно, а ладонь гладит меня по взмокшей спине.

Сердце ноет от его близости и недоступности.

— Митчелл, я отвратительна.

— Вовсе нет! Пойдем-ка, умоемся!

Митчелл поднимает меня со стула. Я в его руках словно тряпичная кукла. Он наклоняет меня над раковиной и включает холодную воду. Митчелл умывает меня размашистыми движениями ото лба и почти до шеи. Тщательно промывает пальцем губы, и я хочу, чтоб его пальцы не отрывались от моих губ никогда. Я хочу их целовать. Митчелл заботливо отмывает запачканные волосы. Ага, моет меня в раковине, как ребёнка, который насвинячил.

Митчелл подаёт мне полотенце, и я промакиваю лицо. Мне стыдно.

— Садись! Сделаю тебе кофе.

Он убирает миску со рвотой, которая пахнет мерзостью с нотками лимона.

— Кофе это же неполезно! — язвлю я.

— Когда перепил, эспрессо не помешает.

Он включает кофе машину, подставляет под стальной хоботок маленькую белую чашку.

Машина сначала жужжит, а потом переключается на хлюпающие звуки. Митчелл ставит передо мной чашку, над которой поднимается ароматный дымок.

— Пей. Не по глоточкам. Всё сразу! Быстрее протрезвеешь.

Я повинуюсь. Кофе горячий, и я сразу обжигаю язык и нёбо. А ещё он кисло-горький. Ликёр был вкуснее.

— Молодец. Теперь пообещай мне кое-что.

— Что? — спрашиваю, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— Не напиваться, пока тебе не исполнится двадцать один. Взамен я пообещаю, что в твой двадцать первый день рождения отведу в самый гламурный бар Нью-Йорка, и напою чем захочешь, а, главное, провожу домой, — усмехается он.

— Обещаю!

— Я так за тебя волновался. Ты понимаешь, что могло произойти, если б я не успел вовремя?

— Он бы меня ударил, — говорю я простодушно. — Мне не привыкать, Митчелл! Ты же видел мою спину.

Он вновь опускается передо мной на колени, сжимает мои руки в своих и, поймав мой взгляд, говорит громко и горячо:

— Бекки, милая, ты не должна позволять бить себя. Никому! Такого быть не должно. И по ночам не нужно ходить одной. Ты могла позвонить мне или вызвать такси.

— Ты был занят.

— Я всегда тебе помогу, — уверяет он. Мне так хочется верить, что так и будет.

— Я только мешаю тебе — говорю я не в силах сдержать то, что рвётся наружу.

Митчелл смотрит так пронзительно, что сердце начинает кровоточить. Сейчас кровь выльется наружу и не хватит миски для теста, чтоб всю ее вместить.