Doll Хаус. Собиратель кукол

— Ты будешь счастлив. И та девочка…его блондинка. Если она такая же жертва, помоги ей.

Я кладу голову ей на живот, а она гладит меня по голове. Я почти не чувствую прикосновений.

— Я тебя люблю, — говорю я, поднимаясь.

— И я тебя, но мне уже пора.

Я пальцами ломаю каждую таблетку пополам, кладу ей в рот и даю запить, осторожно наклоняя стакан. Кэти глотает, а я жду, пока она откроет рот для новой порции. На десятой таблетке молоко заканчивается, а ее взгляд затуманивается. Я сажусь рядом, обнимаю ее, поудобнее устроив в гнезде собственных рук. Она такая маленькая и невесомая. Заснула. Проходит минут десять, и я надеваю ей на голову пакет. Он немного запотевает в районе рта и носа. Я наблюдаю за колыханиями целлофана, пока они не прекращаются. Тогда я снимаю пакет и проверяю пульс на сонной артерии. Ничего. Я беру ее зеркальце и подставляю под нос, чтоб удостовериться, что все кончено.

Это конец. Я рад, что ей не больно. Но что мне делать с собственной болью и чувством вины? Я беру Кэти на руки, прижимаю к себе и баюкаю как ребенка. Ее тело стало невыносимо тяжелым.

— Прости меня, — шепчу я. — Простите меня, все вы!

Свеча догорает, и мы погружаемся в кромешную темноту.

Эпилог

Митчелл

В голове не осталось больше никаких мыслей, кроме тех, что о ней. Я подвел Бекки. Позорно бежал, как давно намеревался. Не поговорил с ней, ничего не объяснил, а главное, не попросил, откреститься от меня как от самого страшного ночного кошмара. Не убедил притвориться жертвой. Притвориться? Она в каком-то роде была моей жертвой. Выжившая. Я совратил ее, испортил, и теперь моя пылкая, верная Бекки кричит во весь голос, что была моей сообщницей. Нет, не была. Просто попала под больное влияние.

От такой, как она, можно было уйти только так. Молча и без прощальных записок. Если бы я сказал ей хоть слово, Бекки бы опять заставила меня остаться. Слезы, поцелуи, ее податливое тело в моих требовательных руках. Все бы пошло по новому кругу. Впрочем, познав ее однажды в полной мере, я бы уже не смог быть с другими.

Я сижу в комнате для свиданий. Понятия не имею, зачем меня сюда привели. Мне запрещены свидания и любые контакты с прессой. Оно и к лучшему. Меня некому навещать, кроме Алекс. И я не знаю, как бы смог посмотреть ей в глаза.

Раздается сигнал, массивная дверь открывается и в комнату входит Малленс. Тот неудачник, который все не мог меня поймать. Тот с кем, я заключил сделку, условия которой не соблюдаются.

— Недолго осталось, — говорит он, усаживаясь на стул.

Недолго. Неделя до «веселой» прогулки длиною в милю. Я примирился со смертью. Я уже и так мертв без Бекки. Но вот ее все еще можно спасти.

— Вы обещали, детектив Малленс, что ей не будет предъявлено обвинений. Я подписал все и показал, где тела, но Бекки все еще светит десять лет тюремной жизни. Я хочу поговорить с агентом Джонсом.

— Я тут как раз, чтоб поговорить о дальнейшей судьбе мисс Холлоуэй. И после того как ты все подписал, она совершенно не волнует агента Джонса. Чтоб с нее сняли все обвинения, Ребекка должна отказаться от показаний.

— Против нее нет прямых улик. Да и косвенных тоже нет.

— Хочешь начистоту? Ты тянешь ее на дно, Блейк. Присяжные видят ее через призму твоей мерзости. Пока она так отчаянно ассоциирует себя с тобой, едва ли они увидят в ней жертву, коей Ребекка, по сути, и является. Они устроят ей показательную порку.

— Так сделай что-нибудь! — Как бы мне ни был поперек горла этот напыщенный, вышедший в тираж коп, я прошу его о помощи. Ради нее я готов на колени перед ним встать.

Малленс вырывает лист из своего блокнота и передает его мне вместе с ручкой.

— Напиши ей письмо и попроси отказаться от показаний. Запудрил девчонке мозги, так воспользуйся последний раз своим влиянием!

Я пишу быстро и уверенно. Я неоднократно писал такие письма в голове. Мне столько всего нужно ей сказать, а главное, объяснить, почему я так поступил.

После нашей первой ночи во мне что-то щелкнуло. В голове. И в душе тоже. Я стал как флешка, которую отформатировали. Не зря боялся приближаться к ней настолько близко. Знал, что то — моя точка невозврата.

Она переродила меня. В первое утро новой жизни я посмотрел на себя, Бекки и мир глазами новорожденного. Понял, что готов положить этому конец. Она стерла личность Душителя, изничтожила мой эгоизм и наделила силой принять правильное решение. Я хотел, чтоб любимая женщина поняла, что наш образ жизни неправилен, и она не должна чернить свою душу ради меня. Я не хотел, чтобы милая, светлая, нежная девочка поставляла мне новых жертв. Она помогла мне однажды, но это не должно было повториться. Главная битва — это та, что ведется за ее душу и счастливую жизнь. Это единственное, что важно.

— Вот, — отдаю ему письмо, которое заняло весь лист и его обратную сторону.

Бекки