Дом №12

– Да нет же, нет же, где ненавистный мой сын!? Ах, вот он где, что ж ты сидишь молчишь? Ну! Что не отвечаешь?

Между тем я как бы заметил, что глаза Зевса были устремлены на меня, и что обращался он как бы ко мне.

– Что ж ты молчишь? – Продолжал он. – Ладно, молчи, бессовестный, ведь я, ты знай это, скажу тебе при всех, не люблю и ненавижу тебя. Сколько раз уже я грозился тебе, что сброшу тебя с Олимпа преисподнее всех уранидов? Сколько раз повторял я, что, ни будь ты моим собственным чадом, давно бы тебе сгнить под землею? Почему, вот скажи мне пожалуйста, мне, отцу твоему, почему ты такой злой и кровожадный? В кого ты такой уродился? Бог войны, одна война и смерть у тебя на уме, не любишь ты когда другие люди счастливы и питают к друг другу радостью и сердечную любовь, когда муж любит жену свою, а сын свою матерь, когда они помогают друг другу и в болезнях и в счастье? Почему же ты спешишь отнять это у них? Мужа у жены, и сына у матери? Почему ты не ведаешь ни любви, ни жалости, ни даже хоть малейшего понимания? Одно утешение у тебя – война, только о ней ты думаешь и нет в тебе человечного чувства. Почему не можешь ты среди столь тихих и спокойных дней созерцать всю ту картину, которую подарили нам наши отцы, созерцать и разделять счастье с ближними тебе, забыв о войне и проявлять сострадание к каждому близкому нам человеку. Как ты надоел мне уже, жаждущий крови, как я хочу уничтожить тебя, ненавистник мира. Теперь же предел моей доброты иссяк. Проклинаю тебя, отойди же от нас на все века!

Тут брови его нахмурились, и он, уж соткавши в своей громоносной руке целую молнию, страшно потряс ее и ударил меня через весь стол в самую грудь, так что я даже сказать ничего и не успел. Нестерпимая боль поразила меня, Зевс гомерически засмеялся, а я же, проваливаясь сквозь обломки земли, полетел с безумной скоростью вниз, в самый Тартар, позабыв уже и про Афродиту, и про Артемиду, и даже про волшебную склянку.

Так я летел с болью в груди еще несколько времени, покамест не добрался до обители грозных гигантов, и покамест наконец не ударился мощно об самую землю спиной, так, что боль уже стала совсем нестерпимой, от чего я даже проснулся, закашлял, и обнаружил себя в кабинете у Тенетникова, лежащим на полу и, видимо, упавшим на него со стула.

На шум вбежал Лев Борисович. Он помог мне подняться, отряхнул меня, немного пошутил и вежливо выпроводил в залу, напомнив мне об нашем уговоре и уточнив дату моего следующего прихода.

Я вышел на улицу, закурил папироску, и долго еще после того гулял по ночному Петербургу, обдумывая все увиденное и услышанное мною за сегодняшнюю ночь.

Глава девятая. Кладбище

Все это, однако же, прекрасно, то есть все эти события с трупами, контрактами, которые я мнимо заключаю со своими сновидениями, и последствиями, которые каким-то странным образом проистекают из самого центра моего воображения и несомненно накладывают отпечаток на мою собственную жизнь.

Много раз еще я не переставал думать об этой странной истории, касающейся появления трупов на Фонтанке, ведь не может же миф стать явью, без наличия столь весомых доводов, как и не может самая явь стать мифом, мимо того же самого наличия. Все это я обдумывал многими днями, но не так, как раньше, нет, теперь я стал задумываться об том философично и обстоятельно, стал вникать в разгадку этих явлений, поскольку было ясно, что тут кроется что-то еще.

Быть может, что самый этот опий воздействовал на мое воображение и теперь же вызывает у меня галлюцинации, посылая мне видения в виде Арсюшкина, а может и впрямь в этом мире есть разумная жизнь; быть может трупы-то на Фонтанке были уже весьма давно, и теперь их попросту больше нет, а на весь мой рассудок подействовала сильная история моего приятеля? А может и напротив, трупы не появляются теперь же из-за того, что мы с Тенетниковым просто связываем их с каменьями самым тщательным образом? Нет, все это не могло просто быть, но зато оно еще и разумно проживало, действовало и решало как поступить в этом загадочном обиходе.

Нечего говорить, что я и вовсе перестал выходить куда-либо из дома, так, что многие переволновались не на шутку. Я стал гадок, бледен, похудел, от того, что мало стал есть, плохо стал себя чувствовать, от того, что не сплю по ночам. Стал подозрителен, нервозен, боязлив. Сон, мой настоящий и сладкий сон превратился теперь же в сущий кошмар, ибо все мои обычные сновидения зазывали меня вернуться туда и решить эту загадку.

Что-то же ведь должно было крыться в этих событиях, особливо в том, что Арсюшкин, который некогда и впрямь являлся сам по себе живым человеком, теперь каким-то странным образом нашел способ связаться со мною. Это последнее, что я пережил в четвертый раз курения, более всего побуждало вернуться туда еще раз.