– А вот какую: я хочу поглумиться над матушкой своей, Афродитой. Сейчас у нас на Олимпе собираются все Боги у Зевса в хоромах, чтобы выслушать его речь и устроить пир. После пира все они разойдутся по домам, да только своего батюшку, смертноносного Ареса, я усыпил, влив ему в кубок скляночку, и спрятал его в одном из Гефестовых сундучков. Ты переоденешься в его латы, а я дам тебе скляночку, чтобы ты набрался сил, а когда домой вернется моя матушка, лелейнораменная и кудревласая Афродита, то ты дашь ей отпить из кубка, куда также выльешь скляночку, которую я тебе вручу позже, а когда она выпьет все содержимое кубка, то непременно возжелает тебя, ведь я же Бог страстной любви, и тогда ты опочишь с ней. Вот ведь шуточка-то?
Мне пришлась по нраву шуточка мальца со скляночками, так, что я тут же взмолился ему полушепотом и в бреду:
– Сын Божий, забери меня с собою, умоляю.
– Ну так идем. – Отвечал он мне и тут же дал какой-то флакончик с жидкостью, которую я мигом выпил и, прождав одну или две секунды, растворился как призрак и тут же соткался с необычайным ощущением на таком красивом и пейзажном склоне, что даже дух захватило.
Какая-нибудь такая, знаете ли, лесистая Ида, черт возьми, там Илион простирается необъемлемый, там Скамандр журчит и льется повсюду, так, что всякая рыбка видна в нем наилучшим образом. Цветочки там, знаете ли, на всякий манер, Пегас стоит тут же белее белого и бьет копытом, как бы ожидая наездников, облака как сапфиры этакие. Словом – сказочное царство, да и полно.
Мне просто не нашлось бы слов описать столь дивный вид древней Греции, а потому поспешу описать вам самую важную суть в этом деле.
– За мной, – говорил мне Гимерот тоненьким голоском, – мы с тобой отправимся на священный Олимп на этом чудном коньке.
Так мы уселись на Пегаса, который тут же понес нас в обитель Божью. С бурей промчались мы через гряду чудных небес и очутились у самых золотых врат Олимпа, где тут же местные стражи, дочери Зевса и Фемиды, Оры, отперли нам их. С ветерком залетели мы, но Гимерот велел Пегасу мчаться в покои Афродиты, а потому мы свернули не в сторону Зевесова златостанного дворца, а в сторону зеленого луга, где и находилось жилище богини любви.
Зайдя в непостижимого вида чудесный дворец, я принялся тут же созерцать покои самой прекрасной женщины на свете, ее высокие зерцала, ее ткани и золотые украшения. Впрочем, Гимерот не дал мне долго расхаживать по покоям.
– Вот, – запел он своим голоском, – выпей теперь же эту скляночку, и тогда надень вон те самые доспехи, которые принадлежат моему батюшке. Вот так шуточку мы сострим моей матушке.
Я выпил одно из зелий богини Гекаты и тут же почувствовал в себе мощный прилив сил, и даже то, как все мое тело начало меняться и уширяться, становиться могучим и статным, как бы я сам был Богом. Доспехи Ареса, его латы, его копье и щит также не оставляли ни малейшего повода усомниться в их изящности и искусности.
Вскоре я, переодевшись в латы, был вовсе не похож на самого себя, и все не переставал думать с вожделением об божественной и прекрасной женщине, об моей Афродите, об моем маленьком ангельчике, об лазурном Веспере и повелительнице любви. Но вскоре Гимерот повел меня уже пешком во дворец Зевса и по пути растолковывал мне всю суть предстоящей беседы с Зевсом.
Оказалось, что Зевс, повелитель смертных и бессмертных, был нами недоволен, то есть всеми Богами, что от нас и наших действий исходит один только вред и тщетная и бестолковая показательность. Что многие сегодня должны попасть под его укоризну, и что помимо этого всемилостивый и добрейший Зевс хочет чем-то подсобить людям, которые называют его своим покровителем.
Наконец взошли мы во дворец Зевса и я изумился до самой мельчайшей крайности.
Все столы были украшены золотыми приборами и кубками с божественным нектаром. В центре стола возвышался сам владыка, один, без супруги, а подле него, по левую руку, располагался Гермес. Аполлон играл на кифаре и даже хариты танцевали свои чудесные пляски. Геба и всем прекрасный Ганимед разливали в чаши амброзию. Был там еще и Гефест, который выковал всем золотые троны, была Латона и рядом дочь ее Артемида, о Господи; была там еще эгидодержавная Афина, Фемида, Селена, Деметра, Фортуна, Ника, Эос, Дионис, Эол, Геракл, Пан, Гелиос, Посейдон, и даже самый Аид со своею женушкой Персефоной; в отдаленной части залы, как бы в такт Аполлону, подпевала Каллиопа, а ей еще и Талия, и Эрато, и Клио, и Бог весть кто там еще не подпевал; Гименей танцевал подле Гефеста, Морфей парил как ночное виденье, Эфир без конца упивался нектаром, одним словом веселье было как на балу у его превосходительства, и даже может лучше.
Эрот при входе указывал куда и кому садиться:
– Вот, батюшка, сюда пожалуйте. – Говорил он мне, указавши на место, которое с другого конца было совершенно противоположно самому Зевсу. – Ваш отец так велел, ступайте. Так, вы сюда, а вы вот сюда, а вы сюда, а вот вы вот сюда, а вас попрошу туда пожаловать, а вас попрошу сюда пожаловать, а вас попрошу здесь усесться, а вас там усесться.