Кое-как вышел я из подъезда и направился на Невский, где отыскал вскоре один неплохой трактир, куда тут же вошел и спустился в низ, в подвальное помещение, где тут же попросил позвать мне трактирщика. Трактирщик явился, и испросил меня причину столь странного моего вида и нужды в нем. Я объяснил ему некоторую суть дела, отдал ему свои брегеты, серебряные запонки, еще кое-что из моего платья, да две или три рублевые бумажки, после чего он отвел меня с любезностью в маленькую комнатку, приготовил мне там умыться, котомку с бельем, и даже велел подать котлетку с каперсами, в след за чем отошел в зал. Придя через десять минут, он сказал мне, что несколько человек искали меня и даже предлагали восемьдесят пять рублей, если я нахожусь тут и он выдаст меня им. Но, будучи набожным человеком, он сказал что здесь никого нет, после чего они и ушли. Тут он принес мне две рюмки крепкой мадеры и полуштоф царской водки, от чего я несколько поуспокоился и попросил его дать мне переждать тут до самого дня. Он же сказал, что я могу ни об чем не беспокоится и посоветовал мне уснуть, а затем ушел. Я улегся на мягкую котомку, но хоть бы на минуту уснул в эту ночь.
В середине дня я аккуратно вышел на людную улицу из этого трактира, еле-еле добрел домой без единой копейки, весь грязный, потный, испуганный, поседевший, подозрительный, поднялся к себе в квартиру, приказал запереть двери, ворвался в свою комнату, упал на кровать и начал плакать, плакать, плакать…
Заключение
Стоит закончить мои записи и упомянуть также об весьма значимых последствиях посещения этого дома в виде разумного послесловия и предоставить вам несколько интересных фактов об моей теперешней жизни.
Итак, мы помним, в каком состоянии и условиях я покинул курильню, теперь же следует заметить, что ровно еще около двух недель я сидел дома и боялся даже выйти из собственной комнаты. Я приказал никому не открывать дверь и не впускать в квартиру, поскольку первые несколько дней ко мне домой приходили разные люди и справлялись обо мне. Даже моя служанка не выходила теперь за покупками, но зато с моего позволения посылала выполнить это одного мальчика. Сам же я стал мнителен и подозрителен, не смотря на то, что бессонница не давала мне покоя и даже некая болезнь взяла меня уже на следующий день. Я стал худой и бледный, как никогда, потерял аппетит, ослаб, стал оборачиваться и дергаться на любой шорох, стал бояться темноты, а если мне удавалось уснуть, то ночью меня терзали кошмары. К тому же тяга к опию терзала меня: мне все время казалось, что я нахожусь в другой реальности и стал путать эти два мира между собой; у меня ломило кости и я прекрасно чувствовал, что организм просит его, опия; меня одолевали головокружения, рвота, головная боль. Я плакал очень часто и бродил по своей комнате, и ей Богу, сойти бы мне сума, если бы одно шокирующее известие не потрясло меня окончательно.
Как-то раз моя служанка сказала мне, что в городе случился пожар на Набережной улице, и что сгорел какой-то кафетерий. Я тут же заказал «Пчелу» и прочитал к своему великому счастью в самом некрологе описание пожара в одном доме под номером двенадцать, что якобы загорелся самый подвал от упавшей или свечи или еще чего-то, и, так как самый этот дом был весьма старым и состоял из одних только бревен, то вспыхнул стремительно и сгорел весь дотла как спичка. Внизу, в подвальном помещении, были найдены несколько десятков обгоревших тел, которых было трудно потом даже опознать.
Все это потрясло меня и я стал немного приходить в себя. На дом ко мне был выписан весьма дельный врач, еще один психолог и также наконец друзья и даже моя Настасья, узнав об моем заболевании, стали навещать меня. Я лечился и проходил курс релаксации, так, что через пять месяцев был уже как совсем здоровый человек. Я стал посещать фабрики, где было все расстроено, но вскоре я взялся за дело и наладил торговлю, начал поставлять бусы не только в Москву, а еще даже и в Париж и в Стокгольм, посредством знакомства с одними двумя молодыми людьми. Я стал посещать друзей, свет, балы, отпускать визиты, стал похожим наконец на самого себя, здоровым и крепким, стал посещать ванны и использовать свои любимые парфюмерные средства за уходом за кожей и тому подобное. Стал наконец препроводить время в гостях у Настасьи, дарить ей еще большие подарки и также уделять еще большее внимание, после чего она, как в моих мечтах, лежала со мною на софе и ласкала рукой мои волосы, говоря:
– Что ж, чай пили, ужин откушали, в карты играли, смеяться смеялись, да вот и времени-то всего час осталось, а любви как у Джейны Эйр сегодня еще не было.
Да потом еще много раз посещал я различных барыней, и французских, и просто русских бабешек, и даже одну немку, охотницу до танцев, черт возьми, с этакими локонами в самый пол, и даже одну англичанку, словно как лебедь по тротуару плывущую, представьте себе… Словом, я стал самим собой и полноценно возвратился к жизни.