Дом англичанина. Сборник

Нет, сэр, не думайте — быть может.

Да, сэр, теперь это девочка моя.

И, как проповедника я встречу,

Кстати, кстати, я ему отвечу:

«Да, сэр, это девочка…»

— Так, — произнес с поспешностью специалист. У него был тонкий слух. — Так. Так.

— Если б знали вы Сузи, как я знаю Сузи, — завел было Джордж, но тот его остановил.

— Так. Именно так. Ничего удивительного. А теперь, — сказал специалист, — в чем, собственно, дело? Нет, — поспешил добавить он, когда Джордж набрал в легкие воздуху, — не пойте. Напишите все подробно на этом листке.

Джордж написал.

— Хм! — сказал специалист, просматривая его пространные объяснения. — Вы хотите ухаживать за этой девушкой, добиться ее расположения, быть ее нареченным, с нею помолвленным и обрученным; но находите, что вы не можете, не умеете, не способны, бессильны и не в силах сделать этого. Всякий раз, как вы пытаетесь это сделать, ваши голосовые связки отказывают, не действуют, находятся в неудовлетворительном, отвратительном, непригодном состоянии и оказываются сорваны.

Джордж утвердительно кивнул.

— Не редкий случай. Мне приходилось и прежде иметь дело с подобными вещами. Любовь часто оказывает пагубное влияние на голосовые связки даже таких субъектов, которые обычно весьма красноречивы. Что касается тех, кто всегда заикается, то в 97,569 в периоде случаев из ста божественная страсть приводит их в такое состояние, что они напоминают сифон с содовой, пытающийся декламировать стихи Киплинга. Существует лишь одно средство.

— К-к-к-к-к..? — спросил Джордж.

— Я вам скажу. Заикание, — продолжал специалист, собрав щепоткой кончики пальцев и доброжелательно глядя на Джорджа, — это главным образом явление психическое и вызывается застенчивостью, которая вызвана комплексом неполноценности, который, в свою очередь, вызывается подавленными желаниями или торможением внутренних импульсов или еще чем в таком роде. Всем молодым людям, которые приходят сюда и ведут себя, как сифоны с содовой, я даю один совет, и заключается он в том, что они должны бывать на людях и вменить себе в обязанность каждый день разговаривать по меньшей мере с тремя незнакомыми людьми. Упорно добивайтесь, чтобы незнакомцы разговаривали с вами, каким бы глупым ослом вы сами себе ни казались. Не пройдет и нескольких недель, как вы увидите, что маленькая доза, принимаемая ежедневно, оказала свое действие. Застенчивость исчезнет, а с нею и заикание.

И, потребовав от молодого человека — голосом чистейшего тембра, в котором не было заметно ни малейших следов заикания, — чтобы тот заплатил ему гонорар в размере пяти гиней, специалист выпустил Джорджа в широкий мир.

Чем больше думал Джордж о данном ему совете, тем меньше он ему нравился. В такси, которое отвезло его на вокзал, где он должен был сесть на поезд до Ист-Уобсли, его охватила дрожь. Как и все застенчивые молодые люди, он до сих пор никогда не считал себя застенчивым, предпочитая относить нежелание бывать в обществе своих приятелей на счет редкой утонченности своей души. Но теперь, когда ему со всей прямотой указали на это, он был вынужден признать, что в вещах первостепенной важности он был поистине трусливым зайцем. Мысль о том, что нужно разговаривать с совершенно незнакомыми людьми и насильно втягивать их в разговор, была ему противна.

Но никогда ни один Маллинер не увиливал от неприятных обязанностей. Когда он добрался до платформы и большими шагами пошел по ней к поезду, зубы его были сжаты, глаза светились почти фанатической решимостью, — до окончания своего путешествия он был твердо намерен трижды поговорить по душам, даже если ему придется пропеть все слова до единого.

Купе, в которое он вошел, было в тот момент пусто, но перед самым отходом поезда в него вошел огромный, свирепого вида мужчина. Джордж предпочел бы иметь в качестве первого собеседника кого-нибудь не столь страшного, но взял себя в руки и подался вперед. И когда он это проделал, человек заговорил.

— Пэп-пэп-пэп-пэп-пэп-погода, — произнес он, — как-как-как-кажется, мим-мим-меняется к лэ-лэ-лучшему, нь-не так-к-к ли?

Джордж откинулся назад, будто его стукнули промеж глаз. К этому времени поезд выбрался из темного вокзала, и солнце ярко освещало говорящего, его могучие плечи, квадратную челюсть и главное — глаза, пылающие страшным гневом. Ясно, что было бы безумием ответить такому человеку: «Д-д-д-д-д-да».

Но политика воздержания от участия в разговоре была, по-видимому, не многим лучше. Молчание Джорджа, вероятно, причиняло этому человеку ужасные страдания. Лицо его побагровело, и он уставился на Джорджа исполненным муки взором.

— Я з-з-задал вам ва-вав-вежливый вэ-вэвэ… — сказал он раздраженно, — вы что, ог-г-г-глохли?

Все мы, Маллинеры, славимся умением сохранять присутствие духа. Открыть рот, показать на свои гланды и произвести сдавленный клекот было для Джорджа делом одной минуты.

Напряжение спало. Раздражение мужчины утихло.