Дом на берегу океана, где мы были счастливы

Между нами все развивалось очень быстро, очень мощно, на очень высоком уровне. Наши тела притягивало друг к другу, словно намагниченные, наша музыка вела перекличку, наши души перетекали одна в другую от единственного взгляда в лихорадочной тишине. Мы делали друг друга сильнее, восполняли все, чего другому не хватало, и одинаково пылко восхищались друг другом. У меня была власть над ним. У него была власть надо мной. Мы зависели один от другого, и каждая разлука между школьными каникулами переживалась нами как пытка, от которой наше взаимное притяжение становилось лишь мощнее. Все, в чем мы нуждались, – это всегда быть рядом, играть вместе на рояле и окончательно стать единым целым. Даже расставаясь, мы продолжали быть недосягаемыми для внешнего мира. Несокрушимыми в нашей любви. Сюзанна и Анита все время пробовали воззвать к моему разуму, заставить спуститься с небес на землю, но в результате я только отдалилась от них. Я не допускала никакой критики, противилась любой попытке поставить нашу любовь под вопрос, отметала самые невинные замечания и уж тем более сомнения.

Я закончила школу, мне исполнилось восемнадцать лет, и я приняла радикальное решение, никому не позволив остановить меня: я ухожу из семьи, чтобы жить с Джошуа. Он же просто поставил свою мать перед фактом.

Несмотря на слезы, крики, драмы, в конце концов разлучившие нас, это были самые прекрасные годы моей жизни, посвященные двум нашим страстям – любви и музыке. Благодаря своей фамилии, Джошуа к тому времени был уже вхож в музыкальную среду, и он сделал так, чтобы мою игру услышали. Но при этом скрывал нашу связь, пока я не заслужила признания. Он не сомневался, что я отвергну любые поблажки, которые могло бы обеспечить имя его отца. И он уважал меня за такую позицию. Благодаря Джошуа, я стала гордой и наконец-то согласилась признать за своим эго право на собственное место. Я сумела пройти крещение огнем. Очень скоро мой талант оценили по достоинству, и вовсе не из-за моей связи с Джошуа. Я существовала как независимая величина. И тогда стартовала наша карьера профессиональных пианистов, хоть мы и были еще очень юны. Мы всегда выступали в одних и тех же местах, чтобы никогда не расставаться, и часто играли дуэтом. На сцене два наших рояля объединялись, словно две части единого целого: музыка уносила нас в наш собственный мир, мы играли, не отрывая друг от друга взглядов.

– С ума сойти, мама, просто потрясающе… Ты действительно выступала с концертами? Где?

– Да всюду… Свое первое кругосветное путешествие я совершила не с твоим отцом, а с Джошуа.

– У тебя что-то осталось с тех времен? Фотографии? Видео? Покажи мне.

– Я избавилась от всего… было слишком тяжело… я никогда бы из этого не выбралась, будь у меня хоть малейшая возможность снова все увидеть или услышать. Я прежняя исчезла. Вычеркнула себя из мира музыки и из жизни Джошуа. Именно потому я больше никогда сюда не возвращалась и, главное, ни разу не коснулась пальцами клавиш. Ты не можешь себе представить, как глубоко я провалилась, какую тяжелую травму нанесла твоим бабушке и дедушке, твоим теткам. Мне понадобилось десять лет, чтобы вынырнуть на поверхность и перестать быть собственной тенью…

Я вернулась домой к родителям, уничтоженная и полная стыда. Разрушенная страстью, от которой сбежала. Сломленная мощью отношений, от которых сама отказалась. Мама и папа были чудесными людьми, идеальными родителями: они простили мне и мое отдаление, и безумие влюбленности, они распахнули передо мной дверь своего дома, были терпеливы, лечили меня своей деликатной любовью, ни о чем не спрашивая и не пытаясь доискаться, кто вынудил меня совершить немыслимое. Что до Сюзанны и Аниты, они потребовали, чтобы я все объяснила, хотели услышать о событиях, заставивших меня оставить Джошуа. Они хорошо относились к нему, но всегда сомневались в его цельности и опасались его слабостей. Поэтому они, не колеблясь, расковыряли рану. Со временем я начала их понимать, они хотели спасти меня от этой одержимости, излечить от невероятной и болезненной страсти, грызущей меня. Правда, они очень быстро поняли, что так я уже никогда больше не полюблю и что мне будет невероятно трудно, если не невозможно, еще раз поддаться чувствам.

Единственным человеком, которому я описала эту историю, был Васко. Как я говорила Лизе, Васко был в курсе всего, вплоть до мельчайших подробностей. Когда стало очевидным, что между нами что-то зарождается, меня с умноженной силой настигли воспоминания о Джошуа. Его лицо, запах, голос преследовали меня, стоило Васко ко мне приблизиться. Чтобы избавиться от этого бремени, быть честной с Васко и предоставить ему возможность осознанно сделать выбор, остаться со мной или отдалиться, я все ему рассказала. И он ответил с присущей ему восхитительной простотой: “Никогда не слышал о такой любви, какую пережила ты. Я не потребую и не буду ждать от тебя такой же”.

– Почему ты бросила его, мама?

При воспоминании о той фатальной минуте и последовавшем за ней мучительном решении я едва не завопила.