Она подошла к шкафу, с усилием открыла чуть покосившуюся дверцу и уставилась на ровные полки, под завязку забитые самыми разными папками. Рассудив, что свежие дела должны находиться поближе и быть более аккуратными, Вика пересмотрела с десяток папок и наконец обнаружила нужную. Она оказалась совсем тоненькой, внутри лежали всего четыре листа бумаги с напечатанными буквами и какое-то заключение, набросанное от руки на тетрадной страничке, — видимо, черновик.
Она пробежала глазами по неровным закорючкам Сычева, ясно смогла разобрать только его подпись и перешла к изучению листов, которые выглядели более официально.
Из документов следовало, что волонтер, обнаруженный в лесу, скончался от последствий черепно-мозговой травмы, предположительно полученной в результате несчастного случая. Эту фразу Вика перечитала несколько раз, но понятнее все равно не стало.
По мнению некоего эксперта со сложноразличимой фамилией, мужчина мог удариться головой абсолютно самостоятельно, неудачно свалившись, причем, вероятно, с разбега. Вика изо всех сил пыталась представить, как такое получилось, однако ничего толкового не придумала. Единственный возможный вариант выглядел так: волонтер стремительно несся между деревьями, либо от кого-то спасаясь, либо желая кому-то что-то срочно сообщить. И в том, и в другом случае речь, скорее всего, шла о ситуации с исчезновением Васи, но раз так, то настолько сомнительная смерть…
Или это — самый невезучий человек на свете, или его все же догнали, а потом… Может эксперт ошибаться? Наверное, тем более что его квалификация неизвестна. А вдруг он прав и она просто придумывает ерунду, как тогда, когда подставила Сычева лишь из-за того, что у него на джинсах необычная пуговица?
Вика уперлась лбом в прохладную поверхность шкафа, постояла немного в нелепой позе, пересчитывая мелкие крошки на полу, и снова вернулась к документам.
В своем заключении Сычев соглашался с выводами эксперта и делал из них собственные — почти идентичные. Правда, в середине текста неожиданно обнаружилась приписка на тему того, что насильственную смерть исключать пока рано, но было видно, что склоняется участковый к обычной случайности. А значит, стараться с расследованием особо не будет. Впрочем, Васю он ищет с полной самоотдачей, а толку все равно никакого. Так же, как в истории с пропажей Кристины, хотя там полиция могла бы и сама разобраться.
Вика в досаде вернула папку на место, закрыла шкаф и направилась к подоконнику, на котором ее дожидалось дело о пропавших мальчиках. Только сейчас она отчетливо ощутила, что побаивается в нее заглядывать, даже предполагая, что ничего интересного внутри нет.
Папка выглядела пухлой, набитой множеством разных листочков и поляроидными фотографиями, на которых были запечатлены виды знакомой улицы. Вика ненадолго ими залюбовалась, позволив ностальгии завладеть собою, но побоялась, что может снова потерять сознание, и резким движением отложила снимки.
Бумаги она перелистывала довольно быстро: новой информации не появлялось, а вот шрам под ухом стал сильно зудеть, словно надеясь куда-то сбежать или хотя бы переместиться. Понимая, что в ее организме идет новый виток загадочных изменений, которые могут вылиться неизвестно во что, Вика постаралась сосредоточиться на документах, однако уже чувствовала, что концентрация внимания падает, а в глазах начинают мелькать темные точки.
Испугавшись, что отключится, она распахнула окно, с усилием втянула ноздрями теплый, слегка застоявшийся воздух и перевесилась через подоконник, который давал ощущение опоры. Дышать стало сложнее, но в голове прояснилось, а покачивавшиеся перед носом летние цветы своим благоуханием будто возвращали в реальность.
Чтобы не закрывать глаза, Вика внимательно следила за белой бабочкой, облюбовавшей себе место на ромашке, и сама не заметила, как стала с ней говорить.
— Если я опять это чувствую, то там что-то не то, правильно? — задумчиво спросила она у насекомого. Бабочка ничего не ответила, но прижала крылышки к лепесткам, из чего Вика заключила, что мыслит верно. — А раз так, то, может, мне и не надо этого знать?
Бабочка взмахнула крыльями, оторвалась от цветка и взмыла в воздух, едва не задев ее ухо.
— Значит, не надо, — резюмировала Вика и распрямилась.
Ей стало гораздо лучше, но тело все еще было каким-то ватным и подчинялось ей с явной неохотой. Особенно когда она бросила взгляд на старую папку.
— Да нет, не может там быть ничего зловещего, — произнесла Вика вслух максимально бодрым голосом. Получилось так себе, и она решила уточнить: — Если бы там было что-то на деда, Сычев не стал бы его покрывать. Следовательно, бояться нечего.
Однако она боялась. Самый страшный страх ее детства не только вернулся, а почти ожил, вернее — оживет, как только она дочитает дело. Сколько бы Вика себя ни уговаривала, как бы ни делала вид, что случившееся с мальчиками не имеет отношения к ее семье, в глубине души ей много лет казалось, что все не так просто, что есть нечто, о чем она банально не может вспомнить. Или не хочет.