Дом на городской окраине

— Эстетика — это… — пробормотал отец, — да отвяжись ты от меня! Будете проходить в школе…

— Не приставай к папочке, — сделала ей замечание мать, — ты же видишь, сколько у него забот.

— И вообще, — вдруг разъярился Михелуп и пригрозил девочке кулаком, — у тебя в голове одни глупости. Я уже давно за тобой наблюдаю. Смотри, выпорю! Чтобы от вас была радость, как от других детей — так нет же! Одна мука… Одно горе… Вот приедем в Прагу, — угрожающе продолжал он, — глаз с вас не спущу. Не будет вам ни озорства, ни шалостей. Я из вас выбью дурь…

Он замолчал, потому что в купе вошел какой-то деревенский дядя с вонючей трубкой.

Поезд с грохотом въехал в застекленный дебаркадер. Михелуп предложил жене идти с детьми домой, а сам занялся доставкой мотоцикла. В уме он перебрал список фирм, занимающихся доставкой, и с удивлением обнаружил, что среди пражских экспедиторов у него нет ни одного знакомого. Бухгалтер обозвал себя легкомысленным глупцом. Как мог он, опытный и предусмотрительный охотник за скидками и выгодами, забыть о такой важной вещи?

Но теперь уже поздно плакаться. Он нашел фирму, помещавшуюся в старом, неказистом доме. Рассмотрел облупленную штукатурку портала, заглянул внутрь, в темную, неуютную канцелярию. И у него возникла надежда, что в этом заведении пойдут ему навстречу.

«Авось, назначат сходную цену, — подумал Михелуп, — нынче у них немного работы, постараются не упустить заказчика».

Он обратился к одному из служащих.

Тот принял заказ, взял карандаш и стал подсчитывать. Мотоцикл с вокзала Масарика до Карлина, на площадь. Тут не будет и двух километров. Мотоцикл весит не более двухсот килограммов.

— Пустяки, — объявил он, наконец, — сделаем вам все за пятнадцать крон.

— А это не слишком дорого? — стыдливо спросил бухгалтер. — Сбросьте чуточку, уж будьте так любезны. В дальнейшем я предложу вам что-нибудь покрупнее. Включу ваше заведение в свой список.

— Увы… — с сожалением вздохнул служащий.

— В других местах берут дешевле, — попытал счастья Михелуп.

— Исключено, уважаемый, — воскликнул служащий, — все рассчитано точно по тарифу.

— Ну, раз иначе нельзя… — сдался Михелуп.

Весь карлинский дом был на ногах, когда четверо силачей втаскивали мотоцикл на четвертый этаж. Люди отпирали двери, спрашивали, что случилось. Приплелась дворничиха и высказалась на счет того, не противоречит ли содержание мотоцикла в квартире правилам найма. Бабушка, которую шум заставил выглянуть из ее берлоги, выбежала на лестницу с криком:

— Так я и знала! Никогда не дадут хоть капельку покоя!

Михелуп, запыхавшийся, красный и потный, бегал вокруг, прося носильщиков быть осторожней. Как бы они не испортили машину и не оббили ступеньки. Он-де не хочет иметь в доме неприятности. До сих пор он был примером спокойного, не нарушающего порядков квартиросъемщика. И не желает утратить эту добрую репутацию.

Оказалось, машина в маленькой прихожей не помещается. Пришлось отделить коляску, и только тогда с большим трудом мотоцикл втиснулся, и то лишь после того, как платяной шкаф был выставлен в столовую.

Пани Михелупова следила за всем происходящим, свесив руки, и на ее челе бухгалтер прочел: «Любопытно посмотреть, чем это кончится…»

— Так. Вроде бы все в порядке, — удовлетворенно проворчал Михелуп.

— Пришлось-таки попотеть, — заметил один из носильщиков.

Они торчали в прихожей, словно и не собираясь уходить.

— Мы не получим на пиво, пан? — спросил один из них.

Бухгалтер возмутился:

— Что вам еще нужно? Думаете, для меня деньги валяются на улице?

И захлопнул дверь.

В тот вечер Михелуп, разбирая ящики письменного стола, нашел чистую школьную тетрадь. На обложке чернильным карандашом было написано:

«Эта тетрадь была куплена 23 мая 1933 года, стоила она одну крону.

Выторговано 20 геллеров.

Итого — 80 геллеров».

И решил записывать в сию тетрадь все расходы, связанные с мотоциклом.

Таким образом, тетрадь стала биографией мотоцикла, хроникой, которая поведает о его дальнейшей судьбе в семье Михелупа.

29

Дачники вернулись в город, на улицах вздувался и пенился человеческий прибой; дни становились короче, а над городом полыхало сияние световых реклам. Подошла, дыша грозами, сердитая осень. Ветер носился по улицам, как мальчишка, торгующий специальным выпуском газеты. От парков тянуло кладбищенским запахом увядания, похожим на запах табака или кадила, тихо кружились в воздухе отчеканенные из меди листья.