Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Соломон тоже оставался на месте в Вене, хотя редко выходил из дому. Несмотря на то что он регулярно слышал «барабанный бой на улицах» в течение нескольких недель после 13 марта, он не покидал города до июня, да и потом предпочел обосноваться с Амшелем в совсем не безмятежном Франкфурте. Ансельм ждал до 6–7 октября, когда вооруженные революционеры заняли позиции на крыше конторы Ротшильдов после линчевания графа Латура у здания военного министерства и захвата арсенала, «расположенного всего через один дом от нашего». К тому времени в городе стало настолько опасно, что, когда вернулся Мориц Гольдшмидт, чтобы спасти банковские документы, ему пришлось переодеться молочником; Ансельм же считал своим долгом оставаться в стране еще месяц.

Несмотря на тревожные события и бесконечные демонстрации, Амшель не покидал Франкфурт. Когда однажды ночью в марте 1848 г. у его дома собралась толпа, он «к тому времени давно лег спать и узнал обо всем только на следующий день»; позже он вывесил в окне национальные флаги в надежде, что его оставят в покое. Во Франкфуртском доме дела велись по-прежнему, хотя контора была окружена баррикадами, а в сентябре в дом попали четыре пули. Один очевидец-гравер запечатлел, как Амшель невозмутимо беседует с двумя вооруженными революционерами. «Что происходит в моем доме?» — спрашивает «барон фон Ротширм», показывая на табличку, прибитую к его парадной двери. «Строитель баррикад» отвечает: «Теперь, когда все началось, герр барон, все поделят поровну, но частная собственность священна». На это Амшель взрывается: «Что началось? Убирайтесь отсюда! Собственность священна? Поделят? Что вы сказали? Моя собственность всегда была для меня священной, мне не нужно, чтобы вы писали это на моей двери. Поделить? Когда придут пруссаки, вас самих поделят» (см. ил. 16.4).

«Нервозность» Ната, а также Карла и Адольфа в Неаполе стала исключением и ошеломила остальных членов семьи[136]

. Хотя они часто писали об антисемитизме, сопровождавшем революцию в частях Центральной Европы, другие мужчины-Ротшильды, похоже, никогда не ощущали его на себе напрямую. Более того, Джеймс больше беспокоился из-за того, что, если начнется война, его могут арестовать как немецкого шпиона, в то время как его жена так же боялась за достоинство Джеймса, как и за его жизнь. Она высокомерно рассказывала Шарлотте, как новый французский министр внутренних дел Луи-Антуан Гарнье-Пажес «всегда называет нашего дядюшку просто „Ротшильдом“ без префикса» (то есть не называет его «бароном» и не добавляет к фамилии «де»), — другие революционеры, например Ламартин, отнюдь не проявляли такого неуважения. Другие члены семьи находили неловкий и застенчивый (зачастую с оглядкой назад) символизм революции слегка комичным. Маркс не единственный подозревал, что история повторяется, но чаще в виде фарса, чем в виде трагедии. Бесконечные иллюминации в Париже, обрядовые посадки деревьев и, главное, вычурные ритуалы в неоклассическом стиле с участием одетых в белое девственниц казались нелепыми, особенно английским Ротшильдам.

16.4. Неизвестный автор. Сцена на баррикадах 18 сентября: «Что происходит в моем доме?» (18 сентября 1848 г.)

На самом деле угроза для их собственности страшила Ротшильдов больше угрозы для их жизни. Помеченные для грабежа особняки и разорение виллы Соломона в Сюрене — заодно с виллой Луи-Филиппа в Нейи — стали лишь первыми наглядными примерами такой угрозы[137]. Кроме того, отмечались попытки поджога железнодорожных станций и мостов, относящихся к Северной компании. Пасхальные выборы в Учредительное собрание убедили Ната в том, что больше нет опасности «кровопролитной революции», но он еще ожидал, что «наши кошельки» «будут истекать кровью». В апреле ходили упорные слухи о том, что улицу Лаффита разграбят; а через месяц, накануне решающих «июньских дней», Гюстав описывал появление на стенах города «листовок с указанием, где грабить; упоминается, что у нас есть 600 млн франков». И во Франкфурте — несмотря на уверения в обратном со стороны более умеренных революционеров — собственность Ротшильдов была «отмечена» для нападения. В трех отдельных случаях разбили окна Амшеля, и он из предосторожности отправил «большую часть нашего движимого имущества» в Брюссель и Амстердам, пока не смог убедиться в том, что «к частной собственности проявят уважение». В Вене рабочие, строившие в мае баррикады у дома Гольдшмидтов, ограбили его. Естественно, Ансельм и Нат приняли некоторые меры предосторожности, например отослали в Лондон на хранение серебро и фарфор.