Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Однако, с точки зрения Ротшильдов, нестабильность Европы эпохи Реставрации служила не только источником новых, потенциально выгодных, операций; она также представляла угрозу стабильности финансовых рынков. Уже существующие ценные бумаги пошатнувшихся режимов резко падали в цене, когда встревоженные вкладчики спешили продать свои облигации. Даже успешная военная интервенция, ввергнувшая австрийский и французский бюджеты в дефицит, имела те же негативные побочные действия. С другой стороны, возникновение новых государств в тех регионах, где революции были успешными, также сулило новые выгодные операции в будущем. В особенности это касалось независимых государств в Бразилии, в бывших испанских колониях в Америке и в Греции; это привело к бесчисленным новым эмиссиям облигаций, поскольку новые режимы устремлялись на лондонский и парижский рынки капитала. По этой причине роль финансовой власти Ротшильдов была двойственной.

На Апеннинском полуострове дела развивались относительно прямолинейно: Ротшильды поддерживали политику Меттерниха «разделяй и властвуй», ссужая деньги различным монархическим режимам, имевшим его поддержку. Уже в декабре 1820 г. Меттерних писал Соломону из Троппау, намекая на выгодную операцию с привлечением 25–30 млн франков, связанную «с будущей судьбой Неаполитанского королевства». Вначале банкиры ответили положительно. «Даже нашим финансистам, возглавляемым Пэришем и Ротшильдом, — заверял Меттерниха австрийский министр финансов Штадион в Лайбахе в январе 1821 г., — не терпится поскорее увидеть, как наши войска форсируют По и входят в Неаполь». Тем не менее Соломон не выразил особого восторга, когда Меттерних и Нессельроде пригласили его в Лайбах, чтобы обсудить возможность займов, целью которых, очевидно, была оплата интервенции. «Мое присутствие здесь, — объяснял Соломон Нессельроде, — может способствовать многочисленным и, скорее всего, в высшей степени неточным газетным репортажам. Личности с низменными мотивами могут выяснить, что здесь обсуждался заем всемилостивейшим монархам; поползут слухи… что едва ли благосклонно воспримут на самом высоком уровне». Во-первых, перспектива нового займа для Австрии ослабит венский рынок, и без того поколебленный итальянским кризисом. Во-вторых, Ротшильды не имели желания предавать огласке свою роль в финансировании Священного союза. Вместо этого Соломон обещал Штадиону, что заем будет предоставлен Фердинанду I только после его реставрации — с тем, чтобы полученные доходы пошли на возмещение издержек интервенции для правительства Австрии. Одновременно он предложил Штадиону краткосрочные займы для финансирования наступления на юг генерала Фримонта. Как во время Наполеоновских войн, Ротшильды пользовались своей обширной банковской сетью, чтобы наличные деньги по разумным расценкам были доступны армии на марше. И, как прежде, одного из братьев — на сей раз Карла («младшего Ротшильда», по выражению Штадиона) — решено было отправить на место действия, чтобы убедиться, что все идет гладко. В марте 1821 г. Карл выехал из Вены в Лайбах для встречи с Меттернихом и неаполитанским королем в изгнании.

Меттерних считал неаполитанскую кампанию не менее чем крестовым походом против революции. Он писал Штадиону: «Мы отправились на большое дело; оно заключает в себе возможности великих результатов — больших, чем что-либо в наше время. Оно велико, ибо от его успеха или поражения зависит все будущее; не только будущее австрийской монархии, но и будущее всей Европы… Нам невозможно было поступить по-другому, ибо это вопрос жизни и смерти… теперь все зависит от нашего успеха. В противном случае результат будет таким же, как если бы мы ничего не сделали; революция охватит вначале Италию, а затем и весь мир. Я не стану напрасно тратить усилий и покончу с собой».

Однако финансовая действительность опровергала такую риторику. На фронте то и дело возникали перебои с припасами, в то время как Штадион в Вене приходил в отчаяние, предвидя скатывание в фискальную и денежную трясину, в которой увязла страна в эпоху Наполеоновских войн. Более того, Соломону пришлось вмешаться, чтобы предотвратить падение цен на австрийские «металлики» (серебряные облигации). Кризис углубился, когда Лайбаха достигли сообщения о дальнейших революционных вспышках в Пьемонте. Влияние этих новостей в Вене ужаснуло незадачливого Штадиона: «Даже если бы враг стоял у ворот, трудно было бы ожидать более безрассудную панику. Все население Вены бросилось на биржу и спешит избавиться от наших государственных ценных бумаг… Наш кредит (который только что установился) на грани полного исчезновения. Я вынужден буду приостановить обмен бумажных денег на наличные… погубив в один день труды предшествующих пяти лет… Вот первый шаг к нашей гибели. Невозможно думать о займе, внутри страны или за границей, в такое время, когда наши ценные бумаги падают…»

Однако 24 марта Неаполь пал, и Карл поспешил на юг за Фердинандом, чтобы организовать новый, отчаянно необходимый, заем, из которого австрийцы должны были получить возмещение.