— Ты такой грубый! — она вернула ему телефон. — С тобой просто невозможно разговаривать.
— А в вашем доме жить стало невозможно, — огрызнулся он и юркнул в дверь кухни. Видимо, рассчитывал поживиться чем-нибудь.
«Напрасно», — усмехнулась Сашка и побрела дальше.
— Есть мнение критики, что я слишком открыто описываю некоторые интимные моменты… — послышалось из беседки.
«Только не это!» — Сашка резко развернулась и пошла по аллее в другую сторону, заметно прибавив шагу.
Она хорошо знала, что Лидке всегда недостаточно одного слушателя, ей нужно собрать толпу, чтобы с упоением вещать о своем творчестве, или о недостойном поведении некоторых критиков, или о ничтожестве прочих авторов, включая классиков XIX века как русских, так и зарубежных.
«Влип, бедный, — подумала она о майоре. — Теперь она его до самого вечера не отпустит».
И тут она почему-то опять подумала о Рябом. Вернее, не «почему-то», а потому, что его отсутствие уже бросалось в глаза. Никогда раньше он не позволял (или ему не позволяли) отходить от нее более чем на пять минут.
«Что ему, отпуск дали?»
Два раза в год Рябой действительно покидал ее на две недели, но тогда к ней приставляли довольно противного Кирилла — одного из телохранителей отца.
Однажды она заикнулась о хотя бы относительной свободе, на что Рябой, по своему обыкновению, вяло заметил:
— Помнишь прогулку по парку десять лет назад?
Сашка отлично помнила эту прогулку. Был май. За ней в школу заехал какой-то дядька, представившийся ее новым телохранителем. В те годы отец только начал формировать собственный штат охранников, до этого он был ему ни к чему, он лишь иногда пользовался услугами охранного агентства «Легион». Так вот, этот парень представился ей сотрудником данного агентства. Она немного удивилась, потому что за ней никогда раньше посторонние люди в школу не заезжали. Он набрал номер на своем мобильном, попросил ее сказать отцу, что она немного задержится, потому что хочет погулять. Она так и поступила, а потом они сели в машину. Дядька оказался весьма веселым, все время шутил, они гуляли по Парку Горького, катались на аттракционах, потом зашли в «Шоколадницу», съели по полкило мороженого, а уже ближе к вечеру, когда на улице стало смеркаться и она заволновалась, что пора бы вернуться домой, ее спутник снова позвонил по телефону. После чего, попросив ее подождать за столиком и никуда не уходить, вышел на улицу. Она ждала примерно полчаса. А потом в «Шоколадницу» влетел отец, почему-то страшно бледный и перепуганный. Уже потом, года три спустя, он как-то сказал, что ее прогулка по парку стоила ему ровно половину его состояния на тот момент. Что на самом деле ее не развлекали, а похитили. Вот после этого случая к Сашке и прикрепили Рябого.
«Наверное, он до сих пор дуется, что я сбежала, — подумала она о телохранителе, — видеть меня не желает».
Вообще-то она сознавала, что обидела Рябого. Он скорее всего за те четыре злополучных часа успел всю Москву на машине облететь, да и вообще, страшно переживал.
«Интересно, с того самого дня мы с Викторией даже не говорили об этом. Ну… хотя она, конечно, пыталась узнать, что делала я, зато ни словом не обмолвилась, что делали они. А ведь по всем разумным доводам, Рябой должен бы был прибить ее на месте за пособничество. Разумеется, если она не забыла ему сообщить о своем участии в побеге. Нет, этого и не нужно было делать: он — профессионал, скорее всего, сам догадался».
Сашка дошла до парадной лестницы дома и вновь подивилась тишине, царящей как внутри него, так и снаружи. Потом вспомнила, что и отцу никто из участников злополучной поездки в Москву не доложил о ее четырехчасовом исчезновении. Может, они сговорились молчать? Тогда почему ее не предупредили, чтобы не проболталась? Она ведь могла. Не отцу, так Виоле или еще кому-нибудь. Просто так, не по подлости душевной, а от переполнявших на тот момент чувств.
«Где, интересно, Павел? — понятно, почему она тут же подумала о своем странном знакомом. — Его-то почему нигде не видно?»
Удивительно, что она подумала о нем только спустя час, после того как проснулась. Действительно, странно, если учесть, что вчера она заснула с мыслями о нем.
Вечером она спросила отца, кто такой Павел. На что тот только улыбнулся и поцеловал ее в лоб.