Дом скитальцев

Охота на Большезубых была если не заурядным, то частым событием. Тем не менее подробности погони и облавы, и характер ран, причинивших смерть, и прочее надо сообщить по гонии Великой Памяти; Охотники на постах, и в поселениях, и в резервных отрядах должны получать самые свежие сведения о повадках ракшей, поведении охотничьих зверей Равновесия и о многом другом, непонятном пока Адвесте.

Колька сидел в стороне от гонии и слушал Джаванара. Когда он умолк, Колька возразил:

– Друг Джаванар, я плохо владею языком Нараны…

– Пустое, Адвеста! Дхарма поможет тебе.

– Разве Наране мало сообщений от одиннадцати Охотников?

– Они видели свое, ты – свое, Адвеста. И ты убил старого ракша.

– Да ладно, – сказал Колька. – Будет тебе… Скажи, друг, – почему никто не стрелял в старого ракша, кроме меня?

– Мой выстрел был по ракшу. Я вел наконечник по его груди, но грудь была закрыта лапами, а горло – опущенной мордой. Челюстью. Ты не видел, как я припал на колено, чтобы при втором прыжке бить снизу, ты метнул железку и сбил ракша с прыжка. Ты бил его железками, пока не убил, а потом убил тигрицу, упавшую рядом с Дхармой. Так было. А Тап и П’анг промахнулись по вожаку, ибо расстояние было велико и прыгнул он неожиданно. И два лука бездействовали – ждали прыжка четвертого Большезубого, которого убили обезьяны…

– Понимаю, друг. Я помешал Охотникам шумом своего… железного лука?

Джаванар покачал головой:

– Ахука предупреждал о твоей железке.

– Откуда он узнал?

– Узнал. Он тоже адвеста. – Джаванар широко улыбнулся, и Колька непроизвольно ответил ему улыбкой. – Прошу тебя, займи Ухо гонии!

– Я не хочу, – вырвалось у Кольки, он заторопился, решившись на откровенность: – Слушай, Джаванар… Я не хотел, чтобы Нарана знала о моем участии в охоте. – Он не рискнул сказать: «о моем железном луке».

– Этого нельзя, – очень мягко сказал Охотник. – Нельзя молчать о событиях Равновесия. Ты не хочешь говорить с Нараной?

Колька видел, что Мин ждет у дерева, и сказал по-русски:

– А, ракш с вами со всеми! – И подошел к гонии.

Было снова утро. Начиналась вторая полудюжина лунных фаз, и приближались дожди.

В городе Синих Холмов старый Хранитель ждал, сжимая руки от сладостного трепета, – только что рабочие кроты Нараны обрушили земляную перегородку, открыв новую пещеру для нового Уха Памяти. Белые муравьи с шумом ливня текли в пещеру и покрывали своими выделениями ее своды и ложе Памяти, а на крайнем Ухе дрожал и наливался прекраснейший розовый пузырь дочернего Уха. Хранитель укоризненно оглядел подземелье – сотни людей увлечены обыденными делами, чудо свершается не для них. Даже младшие Хранители работали, отбирая отросших за ночь нардиков. Плоскохвостые слепые кроты тащили корзинки на поверхность по наклонным штольням.

В густой белой сетке грибницы, выстилавшей заднюю полосу ложа Памяти, сновали термиты, другие термиты сидели неподвижно, выделяя пищу Памяти, – тончайший шелест падающих оранжевых капель звучал как музыка в ушах старого Хранителя.

Было раннее время утра, часть Ушей пустовала. Оглянувшись, Хранитель убедился в этом и заметил Ахуку. Улыбнулся ему щедрой, восторженной улыбкой и пожалел, что Наблюдающий Небо увлечен работой и не может разделить с ним торжество.

…В это мгновение Колька сел к гонии шестого поста по Раганге и заговорил с Памятью.

Вызов пропела Дхарма. «Шестой пост. Нарану вызывает пришелец Адвеста», – пролетело по окрестным гониям, но одно только дерево – по Большой дороге – усилило вызов и передало дальше, к поселению, по цепи гоний, на поляну Памяти. «Нарана отвечает шестому посту, пришельцу Адвесте», – пропела гония чистым скрипичным звуком. Колька смотрел вверх, вдоль ствола – далеко, в кобальтовой сини, на черном стволе, подпирающем небо, плыли раструбы листьев-антенн.

– Говори все, что помнишь, и все, как помнишь, – сказала Дхарма.

…Треугольные в сечении корни-волноводы большой гонии уходили под поверхность поляны Памяти, пронизывали рыхлый красноземный слой, и плотные, слежавшиеся глинистые наносы, и окаменевший муравьиный цемент и примыкали к Немому Уху Памяти – материнскому телу, началу начал. Отсюда много поколений назад пошел рост Нараны – с ничтожного клубка запоминающей живой ткани, торжественно внесенного в подземелье.

Нарана помнила и это. Она была лишена зрения, но подробные отчеты Хранителей заменяли ей глаза и уши в обычном понимании – кроме четырех нот языка Памяти, она ничего не слышала. Люди заменяли ей глаза и уши, а помнила она все услышанное от людей с незапамятных времен, начиная от Скотовода. Она помнила, как ее начальный клубок – «Безногий» – был отделен от Немого Уха в поселении Красного Ливня и перенесен сюда в корзине. Подземелье, десяти шагов в длину и шести в ширину, было уже готово – свежая грибница выстилала желоб, с нее капала пища, и колонии Мельчайших светились на своде, и термиты копошились по всему желобу. Она почувствовала, как открыли корзинку и опустили ее ртом в пищу, и услышала пение Хранителя: